Румбы фантастики. 1988 год. Том II

Евгений Носов

ЗЕМЛЕЙ РОЖДЕННЫЕ

Он проснулся за полчаса до общего подъема. Наскоро позавтракал, выдавив полный тюбик питательного коллоида себе в рот, запил бульоном из-под крана. Потом быстро втиснулся в комбинезон и подошел к двери. Постоял, прислушиваясь, и осторожно выглянул из своего блока. На террасе никого не было. Тогда он вышел на террасу, бесшумно прикрыл за собою дверь и спешным шагом направился к спуску на нижние ярусы города.

Только бы никого не встретить, только бы не встретить, молился он своей обычной утренней молитвой. Он знал, что, кроме него, в этот ранний час бодрствовала в городе только дежурная смена, а сам город спал, и ему оставалось спать еще восемнадцать минут условно-ночного времени. И все же он не хотел быть замеченным кем-то.

Лифты включались с общим подъемом, и он спускался с яруса на ярус по обычной лестнице. Слабые дежурные светильники гоняли его нервную тень то впереди него, то позади. Дважды он резко оглядывался на свою тень. Впрочем, страха он не испытывал, просто не хотел, чтобы его заметили: слишком уж приметным он был, чтобы остаться неузнанным. Никого не встретив, он прошел уже почти половину пути, спустившись на четвертый ярус города, как услышал голоса — они приближались. Он быстро спрятался в тень лифтовой ниши.

— …что такое вкус? — услышал он конец фразы, произнесенной низким грубоватым, совершенно лишенным интонаций голосом.

— В каком значении? — спросил другой, но очень похожий на первый голос, только чуть с трещинкой — с хрипотцой.

— Из Совета пришло указание улучшить вкус коллоида.

— А-а, — понимающе протянул второй, — снова Герий чудит… В этом значении вкус — ощущение на языке, во рту, или свойство пищи, являющееся источником этого ощущения.

— Вот-вот, — подхватил первый, — значит, нужно улучшать источник. Выходит, Герию нужно, чтобы мы меняли рецептуру коллоида. А как улучшать, если состав до молекул контролирует Машина? И что значит — улучшать, если рецептуру составляла та же Машина?..

— Вот у нее и спроси, — равнодушно посоветовал второй голос, — или у самого Герия; раз он дает такие указания.

Двое в белых комбинезонах Пищевиков подошли к лестнице и стали спускаться.

«Надо же, — удивился он. — Пищевики — такая старая династия, а о вкусе говорят, как о чем-то отвлеченном…»

Он дождался, когда эти двое спустятся на следующий пролет, и, неслышно ступая, двинулся за ними.

Больше ему никто не повстречался на пути. Пищевики остались на ярусе Жизнеобеспечения станции, и он беспрепятственно спустился к подножию города. Выйдя из него, он осторожно, ступил в темноту, ничем не подсвечиваемую, кроме слабого мерцания звезд, и медленно, но уверенно зашагал прочь от города.

Он торопился выйти на берег моря, чтобы не пропустить момент включения солнца.

Задребезжал требовательно зуммер. Конструктор покосился на слепой экран видеотора и неприязненно поморщился, представив на нем плоские двухмерные лица — не живые, а преобразованные, потерявшие свою живость в электронных цепях…

Запершись в своей лаборатории, Конструктор хотел скрыться от всего и всех. Он заблокировал автоответчик видеотора и не отзывался ни на какие запросы по связи. Закрыл глазки видеокамер, решетки звукоуловителей и речевого синтезатора Машины. Колония и Машина не должны были видеть его — одинокого и растерянного перед жестокой неумолимостью выбора. Конструктор боялся холодного рассудка Колонии, которая наверняка уже расценивает его двухнедельное самозаточение как уклонение от забот общества. Заботы же были — выжить и выполнить Программу, а Конструктор был необходим обществу, поскольку от него во многом зависела судьба Программы и ее смысл. Да и требовалось сейчас от Конструктора всего ничего — решить судьбу его новой модели; не губить же на такую малость драгоценное время.

Только решение к Конструктору не приходило. И он уже перестал видеть смысл в самозаточении…

Он подошел к пульту видеотора, прикрыл ладонью фиолетовую кнопку отзыва, подержал так руку и, заставив себя, с силой вдавил кнопку в пульт.

Сразу осветившийся экран показал часть зала Совета Колонии — просторное полупустое помещение с выкрашенными в небесный цвет стенами, с высоким куполообразным потолком. Перед камерой полукругом сидели в креслах пятеро членов Совета. Лица троих с застывшим на них единообразным выражением холодноватой надменности — крепко сжатые губы, недвижные и невидящие глаза — были как маски, рельефы, вылитые из одной формы. И позы их тел повторяли одна другую: прямые спины, прямые колени, руки — крест-накрест — на груди.

Конструктор не стал задерживать своего взгляда на этой троице и перевел его на близнецов, сидевших сбоку и чуть в отдалении. Эти члены Совета были тоже похожи друг на друга, но еще и на самого Конструктора. Такие же, как и у него, крутые угловатые лбы, те же, глубоко посаженные, серые пристальные глаза, упрямые выпирающие скулы, резкие складки на чуть впалых щеках. Но их отличали взгляды внешне одинаковых глаз и мимика похожих лиц.

Бар сидел, глубоко откинувшись в кресле, и, исподлобья поглядывая на Конструктора, бесцеремонно покачивал ногой.

«Он уже решил, — встревожился Конструктор, заметив на губах Бара едкую ухмылку. И с какой-то обреченностью: — Опередил меня».

Герий, второй из близнецов, сидел на краешке кресла, низко опустив голову, и, казалось, не интересовался происходящим; он развлекался с кибернетической головоломкой, одной из тех, что специально для него придумал и смастерил Бар. Как ни старался Герий скрыть свой интерес, однако Конструктор перехватил его быстрый косой, настороженный взгляд на экран.

Позы всех пятерых говорили о силе и здоровье молодости, а лица — о жестоком максимализме не слишком обремененного жизненным опытом духа. И цвет комбинезонов правителей Колонии словно нарочно был выбран — прохладно-серебристый. Совет Колонии — краса, гордость и надежда Колонии, неумолимый вершитель Программы.

Никто не выказал удивления неожиданным отзывом Конструктора. Рано или поздно ему все равно пришлось бы объясняться: Колония требовала решения и знала, что ответ будет, а, раз сам Конструктор являлся членом Совета, то и ответ он должен сначала держать перед Советом.

Первым, как и ожидал Конструктор, заговорил Бар.

— Конструктор, — без приветствия и предисловий, будто продолжая давно начатую беседу, сухо проронил он куда-то вниз, — мы преклоняемся перед твоими заслугами и безоговорочно признаем тебя самым талантливым из всех твоих предшественников. В этом нас поддерживают все колонисты, с этим согласна и Машина…

Переполненная собственным достоинством троица церемонно качнула головами, как бы этим жестом удостоверяя слова Бара. Будто им пришла команда на поклон… Конструктор сдержанно улыбнулся наивной наигранности этой сцены: он понимал, что этим троим принципиально безразлична судьба его новой модели, она никаким боком не касалась их клонов, а вид всепонимания — это всего лишь игра в Совет.

Заметив улыбку Конструктора, Бар повысил голос:

— Но ты не защищен от заблуждений, даже при всех твоих достоинствах, и потому мы считаем, — он поднял голову и прямо посмотрел на Конструктора, — мы настаиваем, чтобы ты прекратил опыты с твоей последней моделью, твоим новым Оранжевым.

Бар подчеркнуто произнес последние слова, как бы тем самым отделяя себя от Конструктора и его модели.

— Поведение Оранжевого раздражает колонистов, — продолжал Бар. — В Совет поступило множество заявлений и просьб изолировать его от общества. Особенно много их поступило в последнее время, когда ты прятался от нас в лаборатории. Впрочем, о жалобах ты и сам прекрасно осведомлен как член Совета. Но тебе еще неизвестно, что сейчас большинство колонистов и мы считаем Оранжевого опасным для окружающих. — Уловив маленькую паузу в речи Бара, троица враз согласно кивнула. — К тому же, — многозначительно добавил Бар, — заключение Машины гласит…