Ветер над яром (сборник)

Рассказы сборника разнообразны по идеям, жанровым определениям, психологической глубине, эмоциональной насыщенности, да и опыт сказывается, а иногда проглядывается и его отсутствие, когда хорошая идея нивелируется плохой литературной обработкой или неумелой художественной разработкой характеров героя. И все же смею утверждать, что рассказы интересны, а многие из них совершенно нетрадиционны. Например, рассказ Владимира Галкина “Бухтарминская волюшка”. По сути это сказ, со всей его метафоричной атрибутикой, сочным колоритным языком, выразительными образами, о добре и зле, о поисках лучшей доли, о человеческом счастье, о красоте и любви. Пусть он не свободен от бажовских интонаций, но ведь это интонации богатейшего русского фольклора, которому жить и жить в веках и радовать читателя чистотой помыслов и светлыми душами народных героев.

Близки по тону к этому сказу, хотя и написаны в другой манере, на современном материале, рассказы Людмилы Козинец “Последняя сказка о “Летучем голландце” и “Ветер над яром”. Первый из них — легенда, в которой причудливо сплелись прошлое и настоящее, легенда о жажде любви и счастья, о томлении души, об удивительном самопожертвовании юной девушки, отчаянно верившей в свою звезду, выбравшую судьбу мудро, сердцем.

Жанр рассказа “Ветер над яром” определить трудно. Из обычного “производственного”, с реалиями нынешнего времени (телецентр, работа над передачей, обычный треп журналистов) он вдруг жестоко и страшно возвращает нас к событиям Великой Отечественной, к воспоминанию о расстреле в Бабьем яре, когда эсэсовский мундир предстает перед нами символом ужаса и ненависти.

Оба рассказа написаны профессионально, уверенной рукой, автор — вполне сложившийся писатель со своим видением мира и хорошим эстетическим багажом, хотя, как мне кажется, свою тропу Л.Козинец еще только нащупывает в зыбкой трясине расхожих сюжетов и идей.

Рассказ Леонида Кудрявцева “Озеро” относится к жанру фэнтэзи, который у нас несправедливо предавался остракизму в течение долгих десятилетий. Автора, конечно, можно упрекнуть и в несовершенстве языка, и в некоторой подражательности западным образцам фантастики подобного направления, однако все это издержки творческого поиска, неизбежные на этапе вхождения в литературу, да и жанр фэнтэзи находится пока в зачаточном состоянии, хотя изредка и появляются произведения (вспомним рассказ Логинова “Страж Перевала”, опубликованный сначала в журнале “Техника — молодежи”, а потом в одном из сборников “Румбы фантастики”). Главное, что рассказ читается легко, он интересен, в нем есть мысль и есть движение, а также и серьезное предупреждение: человек начинается там, где кончается удовлетворение его потребностей, равнодушие приводит не только к падению нравственности-, к гибели человека как вида, нельзя доводить экологическую ситуацию до катастрофы, ибо родится совершенно иная жизнь и будет ли в ней место человеку — неизвестно.

У Александра Кочеткова, автора рассказа “Эффект сто первой обезьяны”, свой взгляд на вещи. Он утверждает, что существуют три пути развития человеческой цивилизации: первый путь — взорвать планету в ядерной войне, второй — отравить природу так, чтобы она сама взбунтовалась, и третий путь — поиск гармонии, поиск равновесия глобальных систем человек — природа. Рассказ лиричен, ироничен и заставляет задуматься над проблемой поиска веры — в себя, в лучшее, в завтрашний день.

И, наконец, рассказ Евгения Дрозда “Троглодиты Платона”. Этого автора я знаю давно и считаю, что нет смысла петь ему дифирамбы: проза этого писателя рациональна, жестка — в том смысле, что между “кирпичами” его литературных конструкций невозможно просунуть “лезвие ножа” критику-схоласту, самобытна и традиционна в лучшем смысле этого слова, как может быть традиционной проза классиков, но она вдобавок наполнена идеями, которым подчас нет цены. Иллюстрацией к сказанному может послужить и рассказ “Троглодиты Платона”, один из лучших в сборнике.

Сначала кажется — это своеобразное возрождение вестерна со всем его арсеналом драк, стрельбы, ковбойского юмора и мелодрам, однако уже с третьей страницы читатель задумывается — вместе с героем — так ли это на самом деле? И в конце концов истина отыскивается не там, где он начал ее искать. Герой рассказа, молодой красавец-ковбой — он же герой фильма, чье амплуа строго запрограммировано сценарием, от сеанса к сеансу повторяет свой путь и, кажется, нет силы, способной изменить его судьбу И вдруг он начинает задумываться: кто я такой? что здесь делаю? почему должен делать именно это, зная, что “так надо”? Кому надо? Герой фильма начинает бороться с предопределенностью, искать друзей и, наконец, совершает чудо — вырывается с друзьями за рамки фильма, начинает жить самостоятельной жизнью!

Наверное, такой финал рассказа слишком прямолинеен, можно было оставить конец открытым, читатель сам решил бы — удастся герою освободиться или нет, но и в таком виде рассказ покоряет сердце читателя, истосковавшегося по настоящему герою, сильному, смелому, обладающему волей и желанием изменить мир к лучшему.

Заканчивают сборник в рубрике “Перекресток мнений” две статьи, названные авторами “заметками”: “Был такой летчик Лось” Алины Лихачевой — о новых фактах из биографии Алексея Толстого, о поразительных совпадениях из жизни героев реальных и выдуманных воображением писателя, и “Прикосновение к чуду” Александра Осипова. И хотя последний автор тоже назвал свой труд заметками, это по сути серьезное исследование положения дел в советской кинофантастике. Пожалуй, таких содержательных исследований кинофантастики со времен монографии Ю.Ханютина “Реальность фантастического мира” (о западной кинофантастике) у нас не было (небольшие статьи кинокритика Кичина не в счет). Думаю, читатель с интересом прочтет эти заметки, спорные, может быть, в чем-то, но дающие много пищи для размышлений.

Василий Головачев,

член Союза писателей СССР