Карнавал

то внутренний двор был огромным колодцем, полным тысячекратного эха - особенно во время ночных дежурств, когда случайные кошки случайно переворачивали случайные консервные банки. Одноклеточная шла, глядя в окна - в окнах мелькала широкая светлая стена здания, противоположная стена, вся исчерченная стеклянными полосками. Сквозь стекло просвечивалось человеческое оживление - видимо, в том крыле заканчивалась охота на человека. Краем сознания Одноклеточная отметила звук шагов за её спиной; там же, на краю, вспыхнула маленькая искорка мысли - почему шаги не приближаются и не отстают? - искра сразу же погасла, залитая холодным дождем нелегких размышлений.

- Осторожно, не испорти лицо, - услышала она грубый голос.

Кто-то схватил её сзади и толкнул лицом в стену. Она как раз вошла в последний, самый безлюдный и самый короткий отрезок коридора.

Кто-то дважды очень умело ударил её в спину; она почувствовала, что не может дышать; ударили ещё раз; все вокруг завращалось и поплыло с легким прозрачным звоном; окружающий мир стал искажен и нереален, как голограмма; она упала и осталась лежать с открытыми глазами, которые ничего не видели. Какая странная слепота, подумала она совершенно спокойно, мое сознание ясно, и мои глаза различают все детали, но ничего видеть я не могу, потому что мои глаза живут отдельно от сознания. Она совершенно спокойно продолжала думать о том, что лучше лежать неподвижно, притворившись потерявший сознание (хотя на самом деле сознание потеряло ее), тогда так сильно бить не будут, и очень хорошо, что эти люди не хотели испортить лицо, значит, они не станут её убивать. Ее ударили ногой, и она почувствовала не боль, а лишь сотрясение собственного тела. Кто-то нагнулся к ней и стал обыскивать.

- Ничего нет, - сказало огромное нависающее лицо, - ... , у неё же была сегодня золотая цепочка, ...

Один из голосов начал говорить; пока он говорил, Одноклеточная приходила в сознание и уже начинала различать черты говорящего - голова овальная, как яйцо, утолщается книзу из-за ширины костей, волос на голове почти нет. Говорит и жует жвачку, говорит и делает паузы после каждой короткой фразы из-за полной неспособности связать более трех слов. В паузах он смеется - беззвучно и мразно, без тени веселья, а только с удовольствием от сознания собственного превосходства. Так говорят и так смеются люди тяжелые, предельно тупые, злопамятные и мстительные, постоянно застревающие на одной идее или детали (которая не заслуживает внимания), тяжеловесно-угрюмо-злобные до дисфорий.

"Ты, наверно, глупый, да?"

"Я тебя не трогал".

"Какой тебе палец".

"Палец у меня в штанах".

Каждую фразу он начинал с красной строки.

Другие двое явно смеялись над своим товарищем, но он этого не замечал.

- Наверное, спрятала, - сказал голос четвертого, невидимого человека, - сейчас мы её спросим.

Ее подняли и поставили лицом к стене. Ноги были как ватные, но постепенно становились тверже. Одноклеточная впервые переживала подобное; она