Город-крепость (ЛП)

Кма встает и, потягиваясь, выгибается такой аркой, что мне тоже хочется двигаться. Он крадется, где-то в недрах груди слышится урчание.

— Проголодался? — Мои глаза случайно падают на контейнер из-под курицы в липком, сладком соусе — еда, что мы с котом разделили на двоих. Одно из творений миссис Пак. Еду мы приговорили пару часов назад. — Похоже, пора подкрепиться.

Уже много дней я не испытывал голода. У меня внутри так много переживаний, что для другого места не остается. Я покупаю еду для Кма, но сам ем крайне мало.

— Тогда шагаем вниз.

Кма уже у двери. Его глаза настороже, он в ожидании, пока я достану ключи.

Мы рысью спускаемся по лестнице, двенадцать пролетов, прежде чем Кма ломает строй. Смотрю вниз, а его уже нет, — серебряная вспышка. Впервые за несколько дней он от меня убегает. Мои носовые пазухи рады, но брови сходятся у переносицы. Что-то здесь не так.

Я могу предположить лишь одно: только один человек может заставить его двигаться так быстро. Эта мысль заставляет и меня бежать быстрее, так что я уже не бегу по ступенькам, а просто перелетаю их.

Коготки Кма уже царапают входную дверь, оставляют невидимые следы. Когда я её открываю и отпираю ворота, он вылетает на улицу, словно стрела.

Нет. Не на улицу. На колени Джин Линь.

Сначала я её не узнаю. На ней старая одежда Хиро. Огромные джинсы раздуваются, словно парашюты, а куртка вообще полностью поглотила девушку. Со спины, из-за всей этой мешковатой одежды и растрепанных волос, она очень похожа на моего брата.

Но потом она поворачивается. Иллюзия рассеивается как последний вопросительный знак.

Не Хиро. Джин Линь. Та, которую я спас.

Сейчас, когда я знаю, мне в глаза бросается её девичество. Изгиб носа, пухлость щек. Как завиваются вверх её ресницы. Было бы ошибкой думать, что все это придает ей хрупкости. Сам факт, что она сидит здесь спустя восемь дней после ножевого ранения, лишь подтверждает это.

— Джин?

Ее пальцы пробегают по шерстке Кма. Она поднимает на меня взгляд. На лице возникает улыбка.

— Ты нашел его.

— Ага, я прям в одном дне от того, чтобы стать отшельником с котом. Что ты здесь делаешь? — Смотрю на её бок — тот, по которому полоснули ножом. Под зимней курткой Хиро никаких повреждений не заметно. Но то, что ничего не видно, не значит, что ничего нет.

— Я обещала помочь тебе достать... — Ее глаза перескакивают на рты жующих лапшу и морепродукты посетителей. — Ну, ту вещь, которая тебе нужна.

— Ты должна лежать, — говорю я. Даже сидя на ступеньках, она выглядит очень усталой и крайне бледной. — Как ты вообще сюда добралась?

Она, не обращая внимания на вопрос, косится на меня.

— Это потому что я девушка?

— Нет. Это потому что тебя пырнули ножом. Едва неделя прошла.

Ее пальцы зарываются глубже в шерсть Кма. Даже отсюда я слышу его мурчание.

— Но я здесь. И я тебе помогу. Я обещала.

— Я не требовал с тебя никаких обещаний. Справлюсь сам. Тебе нужно лежать, чтобы швы не разошлись.

На её лице расцветает боль, она колет меня. Кма тоже таращится на меня своими прищуренными, слишком яркими глазами. Они свирепы, как блики солнца, как будто это не я кормил его все четыре дня и обрабатывал хвост перекисью водорода, заполучив двадцать новых царапин и два укуса.

Слишком упряма. Что кошка, что девушка.

— Если ты думаешь, что я буду просто сидеть и упущу свой шанс найти сестру...

Последнее слово Джин Линь бьет меня под ребра. Сказать или промолчать. Я чувствую себя ребенком, стоящим в центре качелей, упорно пытающимся сохранить их неподвижность. Я хотел бы подарить ей надежду. Но она ложна... если Мей Юи не является той, что я думаю, или, того хуже, я не смогу её освободить... этого я не перенесу.

— Что? — Джин Линь выпрямляется. Вероятно, она заметила на моем лице напряжение. У меня не очень хорошо получается скрывать эмоции, как хотелось бы.

Этот секрет я больше хранить не могу.

— Твоя сестра. Мей Юи?

Она смотрит на меня так, словно свисает на веревке с крыши, а я держу другой её конец. Мои легкие замирают, я словно окунаюсь в ледяную воду. Мне едва удается выдавить из себя слова.

— Думаю, я ее нашел.

Мей Юи

Каждый день поливаю кипарис. Делала это уже четыре раза с тех пор, как ушел Дей. Дерево умирает; его зеленые ажурные листья начали портиться. Опадать. Может быть, я поливаю слишком обильно, но не думаю, что проблема в этом. Дерево не предназначено для темного, задымленного борделя.

С моих губ срывается вздох, когда я ставлю чашку с водой на стол. Не понимаю, зачем я еще сопротивляюсь. Конец близок. Скоро мы или спасемся, или нет, это дерево я никогда больше не увижу.

Девочки позади меня сидят на своих привычных местах. Эти последние четыре дня прошли в молчании и ожидании. Они до сих пор ничего не знают про Дея и окно. Четыре дня — это довольно продолжительное время, чтобы хранить тайну в месте, подобном этому.

Нуо слышит мой вздох и тревогу за ним.

— Что случилось, Мей Юи?

Поглаживаю маленькие отростки у деревца. Листья иголками колют мне кожу.

— Я должна вам кое-что сказать. Доверить вам кое-что.

Когда я поворачиваюсь, все трое смотрят на меня.

Эти четыре дня я колебалась, словно разгуливая на ходулях. Эти девушки (мои сестры), я знаю, они смотрят на эту клетку так же, как и я. Хотят оказаться где-нибудь в другом месте. Я слышала, как они говорят о доме, море и днях, где нет стен. В их дыхании слышна надежда.

А еще они видели, что случилось с Синь. Стояли рядом со мной, пока она билась, кричала и тонула в лужах крови и героиновом угаре. В них поселился тот же страх, что и во мне, расползаясь по венам, словно наркотик. Этот паралич должен длиться дни, месяцы, годы. Должен держать нас здесь вечно.

Если я расскажу им, доверюсь, ситуация может развернуться в любую сторону.

Единственное, что меня подкупило, стало окончательным фактором в моем решении, — их молчание о Синь. То, что они ничего не рассказали, когда подруга сбежала. Такое ощущение, что прошло уже много лет с тех пор, как мы сидели кружочком, а Синь говорила. Ее губы двигались так быстро, что я не успевала улавливать некоторые слова. Я была поражена тому, как разрумянились её щеки, как горят глаза.

Они тоже сидят молча. Ждут, ждут, ждут, что же я им скажу.

— Я нашла способ освободиться.

— Что? — пищит Вень Ки, сидя у моих ног.

Девушки смотрят на меня, моргая по очереди. Внезапно я чувствую себя очень высокой, поэтому возвращаюсь на край кровати.

— Ну, вообще-то он меня нашел... — говорю я, чтобы заполнить тишину.

— О чем ты говоришь? — Инь Юй уже не сидит, она почти поднялась на ноги, словно кошка, готовая к прыжку.

Мое сердце трепещет, наполняя разум тысячей предупреждений. Теми же самыми, что я забивала голову сама себе, теми же самыми, что пульсировали в моих синяках последние две недели.

«Слишком опасно. Не надо. Еще есть время отступить. Есть время сказать «да».

Так что я делаю именно то, что делаю, когда подбирается страх. Мои пальцы танцуют по алой занавеске и тянут её в сторону.

Ракушка все еще здесь. Лежит снаружи. Её невозможно не заметить. Мои тайны через стекло выставлены напоказ всему миру.

— Что... что это? — Нуо опирается на кровать, чтобы получше разглядеть то, что за окном. То, как она смотрит, напоминает меня с Джин Линь, когда мы разглядывали жевательные липкие и сладкие комочки риса на местном рынке.

За меня отвечает Вень Ки — слово вылетает у нее изо рта, словно молитва.

— Наутилус.

Обе мои подруги таращатся в окно, словно за ним свершается какое-то волшебство. Но Инь Юй смотрит иначе. У нее другой взгляд, в нем больше переживаний, чем очарования. Так смотрели бродячие псы, которых мы с сестрой подкармливали. Они в любую минуту могли показать свои зубы.

— Откуда? — Вень Ки наконец смотрит на меня, всё её маленькое тельце дрожит от возбуждения. — Как?