Чертоги Казад-Дума (СИ)

Досказав последнюю фразу, Ниар затихла, вновь мрачнея. Беорн, наблюдая за дочерью Мелькора, пытался найти слова для разговора. И, однако, не находил их. Хотелось отговорить владычицу Дор Даэделота от ее зловещих планов, убедить жить простой, скучной жизнью среди клеверных полей и зеленых лугов восточного края. Хотелось доказать ангбандке, что существование без войны, целей и вечных поисков правды тоже могло приносить счастье. Сердце оборотня от таких рассуждений сжалось в комочек и покрылось тоненькой корочкой льда.

— Ты убьешь их? — Беорн задал вопрос спустя минуту общего молчания. Ниар, пребывавшая в состоянии легкой задумчивости, вздрогнула.

— Когда они дойдут до Казад-Дума – да. А пока Торин и его компания находятся под моей опекой. Любое существо, что попытается причинить вред этим гномам, отведает ярости Ангбанда, — плавные речи, спокойные и лишенные жалости. Холодный голос, несущий в себе расчет тысячелетней выдержки. Беорн вдруг подумал, что дети Мелькора своего добьются. Вызволят папашу из Кумы, поднимут Белерианд из-под водной толщи и отстроят, в конце концов, Утумно. И Средиземье накроет мрак.

— Ты ведь сказала, что они тебе нравятся, — заметил оборотень как бы невзначай. — Приятная компания, смешной народец. Оно того стоит?

Ниар молчала, наверное, с четверть часа и Беорну даже успело показаться, что девушка спит. Но потом безмолвие ночных красот разорвал тихий шепоток старшей дочери Мелькора. Говорила чародейка негромко, но от этого становилось только страшнее.

— Дор-Даэделот – мой дом. Ангбанд – цитадель моего отца, а Тангородрим – моя твердыня. Я выросла среди холодных подгорных просторов Эред Энгрина и видела Врата Сириона своими собственными глазами. Я чувствовала теплый бриз, дующий с Белегаэра, гуляла невидимой тенью по Дориату. Я люблю ту землю всем своим сердцем и хочу вернуть ее отцу. Да, моя привязанность к Белерианду может показаться кому-то глупостью, но Беорн: там жили и умирали мои люди. Там когда-то была родина моего народа, пусть народ этот и является лишь тупым сборищем орков, гоблинов и троллей.

— Ты ни перед чем не остановишься? — ответ оборотень и так знал, но хотел услышать его от Ниар.

— Когда-то давно в Утумно отец выковал себе меч. Тонкий и черный, он был крепок, как коготь дракона, и смертоносен, как дыхание валараукаров. Украшенный полупрозрачными черными опалами, клинок этот был символом силы и неколебимости старой крепости. Омытый священной кровью Валар, каленый огнем Белерианда и пропитанный сладким ядом Гверлум, меч носил гордое имя «Хаздал-Мербат». Так на валарине мы означали понятие «победоносный». Оружие это не спасло Утумно, но после падения цитадели отец взял клинок с собой в Ангбанд. Меч хранился в зале реликвий, под толстым хрустальным куполом. Я увидела его впервые, когда мне исполнилось семь лет. Влюбилась в клинок с первого взгляда. Вожделея заполучить меч всем своим естеством, я обратилась к отцу, сказав: «Клинок этот по духу приходится мне и вместе с ним я смогу сражаться». Мелькор улыбнулся в ответ и согласился отдать мне свое старое оружие. Но перед тем, как коснуться рукой гарды меча, я должна была доказать, что достойна черной стали. Испытывая меня, отец запер твою покорную слугу в темной камере без окон и дверей вместе с двумя огромными орками. Условие было простым: проживи в камере три месяца и ты получишь меч. Представь себе, Беорн, маленькую семилетнюю девочку рядом с уруками, жестокими и прожорливыми. Ты не представляешь, какой страх я испытывала, смотря на подчиненных отца. А ведь еду и воду нам никто не приносил. Приходилось голодать. Орки ловили пробегающих мимо крыс и мышей, съедая их заживо. А я слабела, потому что есть сырое мясо не могла. Прошло полторы недели. Маленькая девочка превратилась в скелет, слизывающий влагу со стен. Обезумевшие от голода орки поглядывали в мою сторону с каким-то ужасным выражением в глазах. Я понимала, что рано или поздно они на меня накинутся. Но солдаты отца помнили о моем происхождении, а потому продолжали ждать. Еще через два дня орк, что был посильнее, убил своего друга. Зато наелся вдоволь. Именно тогда твоя покорная слуга поняла, что может обходиться без еды и воды гораздо дольше людей, эльфов и гномов. Шли дни, тело убитого орка превращалось в груду обглоданных костей. До меня медленно доходила мысль: я буду следующим блюдом к ужину живого урука. Умирать не хотелось, сдаться я не могла. Мой сокамерник все чаще бросал на меня косые взгляды. Когда орк все же напал, шел второй месяц заключения. Надо признать, я перепугалась, увидев перед собой перекошенное злобой и жаждой крови лицо урука. Почувствовав на шее крепкие холодные пальцы своего убийцы, я растерялась и несколько минут просто билась в смертельных объятиях орка. А потом под руку попался огромный камень. И схватка закончилась. Но мертвый урук – не беда. Отсутствие пищи и воды, вот что сводило с ума.

Ниар на секунду притихла. Беорн подсознательно догадывался, чем окончилась история, и слушать дальше не хотел. Тихо ненавидя Моргота, оборотень представил себе ребенка, запертого в камере, измазанного черной орчьей кровью, озлобленного, голодного, перепуганного.

— Кровь орков ужасно горькая, — голос Ниар зазвенел металлическими нотками. — По сравнению с их плотью крысы и мыши – деликатес. Но я хотела жить. В конце отец отдал мне меч, погладив по голове и поцеловав в лоб. Одержанной победе я рада не была. Зато поняла, что ради достижения цели пойду на все возможные риски. Так как ты считаешь, Беорн: что может меня остановить?

Вопрос глупый, а ответ очевидный. Ничего.

♦♦♦♦♦

Ничего. Все образуется. Эребор вновь станет гномам приютом, бездыханное тело Смога придадут огню, а дядя сядет на трон, став полноправным Королем-под-Горой. Кили хотелось бы верить именно в такое будущее. Дружелюбная обстановка дома Беорна располагала к хорошим мыслям, а промчавшийся «день отдыха» приятными воспоминаниями согревал душу. В целом, все было отлично и даже более чем. Улыбнувшись, молодой гном перевернулся на бок и прикрыл глаза.

Все уже давным-давно спали. Даже полуночник Бильбо тихонечко посапывал невдалеке. Бомбур не храпел, а Ори, к счастью, заснул быстро и теперь почивал на своем тюфячке как младенец. Успокоившиеся, насмеявшиеся, подгорные жители видели свои сладкие сны и отдыхали, растворяясь в густом тумане ночных видений. Кили, вновь вспомнив мать, сглотнул. Непреодолимое желание вернуться в Синие Горы померкло. Сердце юного гнома теперь наливалось уверенностью и растущей храбростью. Эребор…

Засыпая, Кили слышал отголоски бьющего о наковальню молота. Звон металла, такой родной и знакомый. Звонкая песнь железа и пляска огня.

Покой.

♦♦♦♦♦

Покой. Не удивительно, что Феанор не чувствовал его. Разве может обрести умиротворение душа, которую обманули? Вряд ли. А Моргот оказался не промах. Сильмариллы из рук не выпустил, врагов своих обвел вокруг пальца и теперь безмятежно почивал в Авакуме. Молодец Вала Мелькор, хитро сплел паутину лжи. Эльф недовольно поморщился.

Конечно, верить Майрону во всем тоже не стоило. Последний был падок на измышления так же, как и Мелькор. К тому же, судя по всему, Саурон теперь преследовал только какие-то свои личные интересы. Что положение самого Феанора несколько усугубляло. Впрочем, теперь бессмертный был повязан по рукам и ногам своим договором с Властелином Колец. Но, как и любые другие правила, постулаты принятого соглашения можно было обойти. Хмыкнув, знаменитый создатель Сильмарилл вышел из тени, шагая к высокому Белому Магу. Последний испуганно обернулся, выставляя вперед свой магический посох. Ох уж эти колдуны…

— Положи оружие свое, Курунир, — голос Феанора разнесся под высокими потолками Ортханка оглушительным громом. Саруман, отходя назад, пораженно оглядывал лицо собеседника. В широко распахнутых глазах Майа читался неприкрытый страх. Феанор ухмыльнулся, смело шагая к центру зала. Стоявший по правую руку от Белого Мага постамент гордо возносил к высотам крепости Палантир.