Чертоги Казад-Дума (СИ)

— Сильмариллы, — догадалась Тауриэль.

— Или же Аркенстон, — добавил Феанор. — Он подобен тем камням, что некогда были созданы мною и свет его схож со светом, хранимым Сильмариллами. У пелорийской тройки хватит ума и упорства, чтобы забрать у гномов их сокровище. И, пожалуй, они обладают прытью, которая поможет им достать из тайников Мории Гуртанг.

— Зачем этим колдунам клинок из небесного железа? — Тауриэль казалась озадаченной. Видимо ранее эльфийка и не задумывалась о вопросах мира и войны с позиции тех, кто способен переписывать историю Средиземья. — Если мечу этому суждено стать вестником смерти для Моргота, не лучше было бы от него избавиться?

— Кто его знает, какие именно планы строят на счет Гуртанга наследники Железной Короны, — Феанор позволил себе на секунду отвлечься. Прищурившись, он представил себе лица тех, с кем сражается в немой битве. Как и все великие, загадочные ученики Мелькора должны были обладать красивой, привлекательной внешностью. Если только их тела не стали зеркалами для почерневших от крови душ. — Возможно, они хотят обладать им просто потому, что сохраннее держать оружие врага под своим надзором. А возможно, они действительно хотят этот клинок переплавить на подковы. Хотя сдается мне, что Гуртанг для них не просто меч, способный убить отца. В нем они видят силу, сокрытую в стали, великую и нещадную, как гнев и ярость Дор Даэделота. Вероятно, если клинок способен убить Мелькора, он способен умертвить и их самих.

— А это значит, что у тебя есть все шансы снова заполучить Сильмариллы, — продолжила рассуждать Тауриэль. — Ведь твое присутствие для них остается тайной, и колдуны не ведают, что рядом с ними рыщет смерть.

— Подумай дальше, — предложил Феанор. — Если Гуртанг настолько крепок, насколько о нем говорили, значит, существует вероятность, что Миас желают использовать его для уничтожения Ангаино. Мне не известно точно, может ли черный клинок повредить заветную цепь или нет, но из соображений вполне очевидных нам нужно допустить, что может.

— И если Миас заполучат Гуртанг, а вместе с ним и Аркенстон, они окажутся на полпути к возвращению отца, — протянула эльфийка, внезапно ужасаясь неожиданному прозрению. — То есть в самом начале пути завоевания всего Средиземья.

— Я думаю, речь идет не об Эннорате, сестрица, — поспешил поправить нолдо свою новую знакомую. — Мы говорили о Морготе и детях его, восставших против Первого Певца и всего сущего. Беседа была о добре и зле как о материях даже более реальных, чем земля под ногами. И если вдруг мои догадки окажутся хотя бы наполовину правдивыми, мы станем свидетелями боя не только за Эа, но и за Чертоги Безвременья.

Между говорящими повисла тягостная пауза, изредка нарушаемая лишь треском догорающих в камине поленьев. Феанор, вслушиваясь в легкое дыхание сидящей напротив бессмертной, гадал, как обернется разговор в дальнейшем. Вероятностей существовала уйма, но Верховный Король Нолдор нуждался только в единственной нужной. Спустя пару минут Тауриэль позволила себе неуверенно засмеяться. Хохот девушки наполнил мрачную комнату светом и теплом, ранее Феанором не замечаемым. Удивившись странной реакции эльфийки, кузнец поджал губы.

— Прости меня, конечно, но весь твой рассказ похож на сказку, — изрекла Тауриэль, вдоволь насмеявшись. Смахнув с глаз капельки слез, эльфийка откашлялась. — Было забавно послушать и многое вспомнить. Некоторые вещи ты рассказываешь даже лучше самого Трандуила, клянусь звездным светом. А многие легенды я слышала так давно, что успела порядком их подзабыть. Так что я вдвойне тебе благодарна. Наверное, некоторые мои сородичи осудили бы тебя за пренебрежительное отношение к чужой истории и совершенное неуважение к чужой культуре, но я не из их числа. Даже присвоенное тобой имя меня не смутит.

«Понятно, — без злобы подумал Феанор, постукивая пальцами по столешнице. Острый взгляд нолдо метался от одного угла комнаты к другому. — Не верит и не верила. Пожалуй, я и сам бы решил, что имею дело с чудаком, будь я на месте Тауриэль. Однако в этот раз приходится играть роль великого обольстителя, а не бравого солдата. Мне нужны ее покорность и полное осознание творящихся бед. Иначе придется забыть и о Сильмариллах, и о потерянной чести».

Подавшись вперед, Феанор замер. Улыбнулся тихонько, боясь свою собеседницу напугать неожиданным проявлением веселья. Чуть помолчав, хохотнул, будто бы в насмешку над закостенелым разумом эльфийки. Задумавшись о Миас, Верховный Король Нолдо начал говорить, и говорил в этот раз медленно и четко:

— Я понимаю тебя, Тауриэль, и не могу обвинить в безверии. Наверное, существам этой эпохи не дано мыслить в тех масштабах, в которых приходилось мыслить моим врагам и моим соратникам. Для тебя, дитя, войны, пережитые мною – забытая и никому не нужная легенда, возможно правдивая, а возможно и нет. С другой стороны, мой путь в действительности был устлан телами павших и моя дорога всегда утопала в чужой крови. Реальность не похожа на выдумку, и потому в нее так сложно поверить. Ты можешь продолжать закрывать глаза на очевидные факты, а можешь просто принять их и смириться, правда от твоего решения не изменится. А Тьма, между тем, накроет все Средиземье, и владычеству наших врагов уже не в силах будет противостоять даже Аман. Ибо Тьма коварна и всесильна в своем стремлении порождать ложь и уныние. Я не стану тебя переубеждать или запугивать, нет. Ты вскоре убедишься в этом сама. Но прежде, позволь мне показать тебе нечто, что сможет изменить твое мировоззрение. Близится время выбора, и он будет не прост. Далеко не так прост, как хотелось бы.

♦♦♦♦♦

Близится время выбора, и он будет не прост. Далеко не так прост, как хотелось бы. Курунир все прекрасно понимал и потому которую ночь подряд не мог уснуть. Спокойствие покинуло его сердце, уступив позиции трепету и страху. Под гигантские жернова внутренней паники попало и знаменитое хладнокровие Белого Мага, коим он имел глупость некогда гордиться. Сейчас от былой сдержанности не осталось и следа – Саруман ходил по зале из стороны в сторону, чеканя свой шаг и нашептывая себе в бороду разные проклятия в адрес Саурона. Палантир, накрытый плотной тряпицей, стоял на своем постаменте в центре широкого атриума. Подходить к рокочущему камню чародей не торопился. В Мордоре сейчас царил хаос, так что с беседами можно было повременить. Зато выкралась долгожданная минутка на размышления. А Курунир так давно в ней нуждался.

По разумению Белого Мага, в Эннорате творилось нечто совершенно невообразимое. Наверное, Эру, так давно забросивший любимый мир, нечаянно чихнул и тем самым пробудил на землях Эндора спящее зло. Впрочем, не в Илуватаре было дело, и даже не в пропавшем Гэндальфе. Чудак в серых одеждах хоть и прослыл сорви головой среди своих старых друзей, все же имел мудрость и такт держаться подальше от серьезной опасности. Он не в первый раз отправлялся в долгие странствия, забывая сообщить о своих планах тем, кому обязан подчиняться. Таков уж был Митрандир, и Саруман ничего не мог с этим поделать. Оставалось лишь смириться с непокорным характером младшего Майа и дожидаться от него весточки. Волноваться не стоило.

Покоя Белому Колдуну не давало воспоминание о недавно услышанном зове – прозвучавший в ночи громогласнее летнего урагана, он оглушительной песней заполнил разум чародея, немедля подчинив себе волю Курунира. Голос певшего не ведал устали и звенел громче почти позабытого Саруманом рыка Мелькора. Он раздавался на высоких нотах, призывных, пленяющих, сочных. Никто из Валар не обладал голосом столь дивным и столь властным. Певший еще ни разу не показывал своего лица владыкам Амана и Саруман, дрожа от волнения, догадывался, кому именно он принадлежал. Если домысел был правилен, принцесса Дор Даэделота заслуживала внимания к своей персоне. И не только внимание Курунира, но и всех тех айнур, что жили до сих пор припеваючи под защитой своего создателя.

Феанор многое рассказал колдуну о Миас, объяснил природу их силы и пояснил, почему они преданы Мелькору. Но Король не совсем понимал, о чем вел речь, иначе слова свои преисполнил бы восхищением и почтением. Ниар, описанная нолдо как смелый и умный воин, теперь представлялась Саруману одним из величайших лидеров всех времен. Решивший, что раскусил секрет Красной Колдуньи, Курунир, блестя глазами, представлял, как принцесса ангбандская говорит с Эру. Как принуждает его выполнить обязательство и как обманывает Первого Певца, ставя себя выше добра. И если ныне для детей Илуватара Аман служил символом мира, то Ниар должна была послужить символом его становления. Она несла в себе свободу и свободой этой готова была разрушить вечность бессмысленной, но умиротворенной жизни. Она могла предоставить существам Арды выбор, о котором они никогда и не задумывались.