Чертоги Казад-Дума (СИ)

— Это без учета диких племен, преданных моему Владыке, — Азог кивнул. — Однако если речь идет об Амане и судьбе всего мира, следует предположить, что эльфам кто-нибудь явится на подмогу. Уж не знаю, может какой-нибудь дух спустится с небес и начнет великую чистку.

— Вероятно, — Траин понуро опустил плечи. Анаэль, стоявшая теперь в одиночестве, почему-то с жутким интересом осматривала свои ноги. Прекрасная, как только что распустившийся подснежник, бессмертная грустно улыбалась. — Никто не выиграет в такой бойне.

— Не важно, — резко оборвал своего собеседника Азог. В его зычный голос прокрались нотки укора. — Сегодняшний враг и завтрашний друг чаще всего один и тот же человек. Загадывать на будущее глупо. Наше соглашение еще в силе, гном?

— Да, — подтвердил Траин, в очередной раз убеждая себя в целесообразности общения с гундабадцем. Приятного в таком времяпрепровождении было мало, но деваться некуда. Быть в курсе событий – тоже искусство. — Как только появится удобный случай. Ты не забыл о своей части договора?

— Все будет исполнено в лучшем виде, — заверил гнома Азог и, слегка поклонившись, удалился прочь, оставив эреборца наедине с мрачными мыслями. Король-под-Горой, наконец научившийся ценить каждую секунду жизни, лишь поджал губы. Доверять бледному орку не стоило ни при каких обстоятельствах. Да и в целом, доверять нельзя было никому.

Выпрямив спину, Траин сложил руки в замок за спиной. Приосанившись, развернулся торсом в сторону Анаэль. Эльфийка, подняв голову, теперь смотрела прямо в глаза эреборца. Острый взгляд бессмертной наполнился тенями разочарования. Траин ухмыльнулся. Конечно же. Она все слышала.

Для детей Вала Мелько секретов просто не существовало.

====== Глава 9.2: Враг моего врага ======

♦♦♦♦♦

Для детей Вала Мелько секретов просто не существовало. Они многое знали, многое слышали и всегда с трепетанием вникали в суть любого вопроса. Пожалуй, их пытливости могли бы позавидовать и самые прославленные эльфийские мудрецы. Даже в крайне тяжелые моменты жизни Миас продолжали постигать окружающий мир. Так поступала теперь и Ниар, лишенная возможности видеть.

Осаа наблюдала за ангбандской принцессой с растущим в груди почтением. Когда сердце призрака отпустило смятение, и разум перестал лихорадочно искать выход из, казалось бы, патовой ситуации, гномка вновь обрела способность мыслить четко и ясно. До момента встречи с отрядом гномов Королева Эребора хранила обет молчания. Тщетно силясь обуздать гнет кипящих эмоций, Осаа волей загоняла в себя подступающие к горлу крики отчаяния. События пережитого дня никак не хотели укладываться в голове. Слишком уж много всего предвещали недавние происшествия. Слишком многое теперь было поставлено на карту.

В момент, когда уставший рассудок гномки окончательно отказался от рассуждений, а душа затребовала отдыха, Торин и Ниар уже подходили к широкому горному тракту. Осаа, не чувствовавшая физической усталости, в минуты коротких привалов отходила от своей компании прочь. Гномке не хотелось присутствовать при неловких беседах сына с наследницей ангбандского трона. Торин хоть и казался совершенно спокойным, на деле же переживал гораздо сильнее своей матери. Видимо, наконец, успокоившись, он только начал осознавать, о чем именно вела речь Ниар у места побоища. И, надо сказать, радости от осмысления неожиданного признания эреборец не испытал.

«Она была бы уже мертва, если бы не его чувства, — рассуждала Осаа, наблюдая за сыном. — Он будет и впредь защищать ее, так как иначе поступать теперь и не может. И будет до последнего отрицать открывшуюся ему правду, потому что так будет удобно. Все, лишь бы не потерять свою маленькую чародейку. На деле же окажется, что ее жизнь для него важнее славы. Хотя, вряд ли Торин сумеет простить ей гибель близких в день падения Эребора. Но и тогда кипящее в нем чувство не остынет».

Гномка, сглотнув, сложила руки на груди. Все еще не осмеливаясь называть отношения Красной Колдуньи со своим сыном любовью, Осаа пыталась предугадать ход развития дальнейших событий. Говорить о чем-то конкретно было сложно. Сопоставить достоверные факты Королева не могла – для подобного следовало обладать осведомленностью, которой похвастать могла только Ниар. А девушка, мирно сидящая у костра, явно не намеревалась в ближайшее время заниматься делами политическими. Чародейка впала в глубокую задумчивость, грозящую перерасти в полноценную хандру.

А Торин тем временем оживленно беседовал с Балином на повышенных тонах. После встречи за снежным трактом, бурной и полной эмоций, путники поспешили покинуть окрестности Гундабада и спустились к долине внизу, где по заверению Двалина не могли водиться ни орки, ни тролли. Резво организовав временный лагерь, гномы сварганили еду и начали отпаивать нашедшихся членов отряда подогретым на костре элем. Кили и Фили, сиявшие как начищенные пятаки, выспрашивали у своего дяди подробности схватки с орками. Торин им в ответ беспристрастно врал. Так не любящий лицемерия и лжи, в этот раз Король-под-Горой решил отойти от собственного кодекса чести. На всякий кучерявый вопрос он с легкостью и готовностью находил изящное и разумное объяснение. Описав на свой лад то, что произошло после падения в расщелину, Торин еще больше часа излагал подробности выдуманной истории. В итоге у него вышла вполне удовлетворяющая слушателей сказка, в которую никто бы не поверил, если бы не заслуженный Торином авторитет. Сама Осаа находила в сказе сына сотни погрешностей, однако упрекнуть в чем-то молодого гнома Королева не могла. Наверное, она и сама попыталась бы отгородить Ниар от неприятностей. Правда, не перешагивая условной черты между откровенным враньем и простой недосказанностью. Для Торина же такой черты слово бы и не существовало.

В опусе Короля-под-Горой нашлось логичное объяснение всему – и разбушевавшейся буре, и слепоте Ниар, и даже чудесным образом зажившим ранам. Спутники Торина хмурились, спорили, обсуждали, но не давили на своего предводителя, предпочитая доверять ему на слово. Лишь Балин оказался недоволен услышанным. Он попросил Торина отойти на пару минут и теперь препирался с ним, как никогда. Осаа напора белобородого воина не осуждала, но находила его упрямство раздражающим. Торин, судя по всему, думал так же. Под давлением своего наставника эреборец не прогибался и от предложенной истории не отказывался, однако все чаще поглядывал на Балина исподлобья. Мудрый гном же, спустя целый час безрезультатной пикировки, махнул на своего подопечного рукой и удалился от отряда, буркнув на последок пару зычных ругательств. Король-под-Горой, с достоинством выслушав долгую отповедь учителя, лишь проводил его мрачным взглядом. Остальные путники благоразумно воздержались от каких-либо реплик.

А предмет спора между Торином и Балином тем временем все внимательно слушал. После воссоединения отряда Ниар вела себя на удивление тихо и подавленно. Осаа, не имевшая возможности говорить с Красной Колдуньей, расценивала поведение чародейки как признак надвигающейся бури. Хотя исключать другие объяснения загадочному настроению ангбандки гномка не решалась. В конце концов, Ниар потеряла глаза и сломала ногу. Излечить себя Миас теперь не могла. Воля Эру запрещала ей избавляться от увечий, предназначенных Торину. Магия, на протяжении многих лет поддерживающая принцессу Дор Даэделота, вдруг оказалась бесполезной. Это значило, что до конца своих дней Красная Колдунья не сможет любоваться окружающим миром и будет обречена терпеть боль, отпущенную Королю Эребора.

И Ниар терпела. Бесспорно, муки ее были непередаваемы. Сломанные ребра и бедро не позволяли чародейке двигаться свободно. Даже малейшее движение заставляло Красную Колдунью морщиться от боли. Легче ей не стало даже тогда, когда эльфийские девы наложили чародейке на искалеченные части тела целительные повязки. Но хуже всего дело обстояло с глазами. Привыкшая в первую очередь полагаться на свой взор, Красная Колдунья беспомощно шарила перед собой руками всякий раз, когда желала либо до чего-то дотянуться, либо куда-то пойти. Столкнувшись с бессилием, Ниар молча дожидалась внимания со стороны, чтобы, банально, справить малую нужду. Еще в прошлую ночь царствовавшая над огнем и смертью, теперь старшая дочь Мелькора самостоятельно не могла ступить и шага.