Истории СССР

Post Scriptum.

Михаил Мирилашвили (Хозяин «Гостиный Двор», казино и Петромир), Кусо Мирилашвили (хозяин «Евросервис, Гостиный двор, Фрунзенский), Бадри Какабадзе (хозяин холодильников «Петрохолод"), Александр Ебралидзе (партнёр Аркадия Ротенберга по ТАЛЕОН и всего мира), Отари Хурцилава (ректор Мечниковского медицинского университета) — уважаемые люди, мультимиллионеры, граждане Израиля, Грузии, Российской Федерации, почётные члены списков ФОРБС.

Отарик Квантришвили (2003), Бадри Патаркацишвили (2010), Томазик Кикачеишвили (1998) пали смертью храбрых богатых.

Мясник

Нечистая сила прельстила меня и я в свои двадцать лет породнился с семьёй полковника ОГПУ Петра Гусева. Причём в руке их дочери мне было отказано по причине моей финансовой несостоятельности. Но как поддёргивают мормышку, подманивая рыбу, я только сильней потянулся к этой руке. И тут мне её отдали. С условиями, конечно. С выгодой, как и положено. Много народу российского он, сволочь, загубил. Хотя бы тем, что примкнул к этой шайке чекистов с польским паханом Феликсом во главе. Жену он себе выбрал смазливую, с длинной косой и большими сиськами. Не по рылу каравай. Но права, чтобы их качать, у него были. И мать, училка с Рыбинска, Наталия, дочку свою замуж за полковника выпихнула. Да не полковником он тогда и был. Но всё равно, какие-то звёзды на погонах поблёскивали. Дело было после войны. Сталинские соколы ещё в силе были. Народ дрожал при одном их строгом, злобном взгляде.

Дочь Ритка родилась озорной. Банки с вареньем могла разыскать везде. От этого мать её прозвала вещуньей. Но имена на дороге не валяются. Как назовут, тем и будешь. А вернее, люди видят, что у другого на лбу написано, чем ему предписано в этой жизни заниматься, вот и читают это имя, произносят вслух.

Семья была у Петьки образцовая. От его ласк и телодвижений Ритка понесла и родила в 1947 дочку. Болтались по военным городкам, без особых удобств. А когда определились с жилплощадью в Ленинграде, Ритка и сына Петьке принесла. Петька служил тогда в Австрии, домой в Ленинград жене посылки с отрезами слал, да сервизы мейсенские передавал с проводницами. Так сохраннее. Почтой-то и разбить могли. И виноватых не найдёшь. Но сынок рожей в папу вышел, так что левого похода Ритке не пришьёшь. Жили они тогда в двух смежных комнатах хорошей коммунальной сталинской квартиры на улице Севастьянова и после военных городков с офицерскими общагами о лучшем и не мечтали. Был у них ещё и балкон, куда Ритка выставляла своего последыша на прогулку, а сама хлопотала по хозяйству. Такие блага цивилизации достались ей в награду.

К 1967 году дочке исполнилось двадцать лет и она оказалась на выданье. Понятие в семье были своеобразные, взяли ото всего понемногу, но только то, что им нужно. Из приданного — медный таз, чтоб сладкое варенье было в чём варить. А вареньем угощать мамулю, когда в гости придёт. Содержать, обувать, одевать, дом построить — должен муж с солидной материальной базой. Ну, понятно, муж должен быть покладистым и добродушно взирать на шутки — прибаутки жены, её ухажёров и поклонников. Никаких там сцен!

Таких, было не сыскать. С лица-то у дочки воду не пить. Вот тут-то я и подвернулся. Захомутали меня, маме с отцом условия поставили, руки умыли и кинулись сыночка доращивать. Шёл ему тогда тринадцатый годок. Кабы евреем был, так уже серьёзный возраст. Вроде как совершеннолетие. Но он из русских. Из рыбинских. Смекалистый паренёк.

Мамаше вскоре захотелось на волю. В Ленинграде множество видных мужиков по театрам, да ресторанам болтались. Ритка с подружками торговала лицом и задом, где только могла. Но театр хорошим был предлогом. Как бы повышать культурный уровень. Подружкам помогала привороты делать на мужиков. Вроде как в шутку. А когда одна потасканная тётя за академика замуж выскочила, на Ритку смотреть стали с опаской. Тут Ритка и разошлась. Академики на дороге не валяются. Папашеньку постылого выкинули из дома в коммуналку, себе с сыночком квартирку кооперативную выменяла. Хоть и однокомнатную, но в кирпиче и кухня 10 квадратов. Долго полковник за фарфоровые чашки бился, но так ни с чем и убрался восвояси. Потом после долгих лет мытарств с пьяницей соседом в хрущобе на Ново-Измайловском, разменял я его в приличную комнату на Фонтанке, и сгинул он оттуда в родные саратовские края помирать.

А тётя, распустив свой павлиний хвост, брала от жизни всё. Не всё, правда, давали. Дураков-то мало осталось в СССР. Но были ещё. Вот он — я!

Начал я расточать свои силы, деньги и талант с достройки загородного дома, который она купила вскладчину с новонайденной подружкой-сверстницей, которую прельстила в туристической поездке в Прагу. Та была из учёной семьи, но дача просто так тогда не давалась. Даже учёным. А у тёти папашенька умер. Проживал он, изгнанный из дома тётиной мамашенькой Надей, видимо за отстаивание своих законных прав. Жил он в с доброй женщиной в посёлке Отрадное и радовался жизни. После его смерти тётенька пришла к вдове и начала качать права. Получила деньги за полдома, который принадлежал доброй вдове, да ещё права на постройку или покупку дома в этом районе. Так и и получилось, что нашла она недостроенную половину каменного двухэтажного дома, которую размахнувшийся мечтатель Никитич, решил за долги продать. Вот эту-то половину меня и соблазнили достроить. И в расцвете сил и таланта, привлекая к этому предприятию своего отца, я и строил по субботам и воскресениям битые десять лет.

За это время у тёти подрос сынок. Помог я ему поступить в институт, но за лень и двойки его перевели на вечернее отделение и вскоре забрали служить в Советскую армию. По папашкиным следам и анализам служил он в кремлёвском дивизионе. Чекист, твою мать!

А вернувшись из армии, припали они с мамашкой к моим ногам, челом бьют. Устроить просят сыночка на работу в торговую сферу. Чтобы на свою квартирку заработать. Знают про мои связи в правительстве. И ни кем-нибудь, а мясником.

— Так там же воровать нужно! Зарплата-то всего 80 рублей! — удивился я.

— Будем! Он поворует немножко, на квартирку себе и всё. Бросит!

Помог я ему устроиться мясником в гастроном на Каменноостровском проспекте, 26. В подвале. Зашёл как-то посмотреть. Смрад кругом, куски мясных туш висят, кровища кругом. Директор, знакомый мой, очень положительно о нём отзывался. Рубит мясо с любовью, прямо родился для этого дела. Смышлёный. От покупателей никаких нареканий. От меня тоже.

Через год наворовал он себе на квартирку, но дело это, мясниковское, не бросил. Понравились ему тамошние порядки и правила. Стакан свежей крови за успех предприятия, потом мясо в воду, а потом в холодильник. Так лёд превращается в деньги. Такая кровяная мельница. Предупредил я мамашу, но она на меня только глазки скосила. Кто ты такой, мол, чтобы нам указывать.

На даче его гвоздь забить не уговоришь. А вот курочке голову отрубить или поросёнка освежевать, так он сам тебе ещё заплатит. Так любит кровь пущать.

Случилось как-то ему на свадьбе у друга побывать. Возопил он к своей мамульке-вещунье. На другой день невеста от друга сбежала и прямёхонько к мяснику. Пожила с ним в одной постели года два, собралась обратно. Мамашеньке она не приглянулась. Хворая какая-то. Ни то диабет, ни то золотуха. А только потомства мяснику не даёт. Хотел мясник на прощание её комнатёнку к рукам прибрать, в качестве выкупа за свои ласки, но что-то не срослось. Не подписала она ему какие-то документы. Долго он поникший ходил.

В 1983 году Никитич, строитель загородного дома, решил продать вторую половину и податься в город, поближе к врачам, а там и морг не за горами. Кинулись мои родственнички домик прикупить, а деньжат-то нету. В долг охотников дать не нашли. А покупатели кругами ходят. Да всё больше азербайджанские люди. Товар-то завидный. Место тихое, на берегу Мги. Лес, рыба. Да и дом — красавец. Кирпичный, с подвалом, с мансардой. Поняли родственнички, что не будет им тут малины, опять ко мне в ноги кинулись. Купи себе полдома, добрыми соседями будем. Как одна семья. И участок-то вон какой огромный. На самом берегу реки. И всё наше будет. Я тогда с родителями дом присматривал в Курорте, на берегу Финского залива. С детства я эти места любил. А родителям, как героям войны, разрешение на покупку дали. И вот соблазнился я уговорами тётеньки, лестью её, да обещаниями, и купил эту половину дома. Да в спешке, чтобы время сэкономить, всё на тётеньку-то и оформил. Через год начал просить переделать документы, а тётенька в стойку. Наше говорит это. Ничего тебе не отдадим. Может только ренту будем выплачивать. Да у тебя дети твои тут живут летом, вот тебе и рента. Хочу, чтобы моим детишкам это всё досталось. Вылупил я глаза свои на тётеньку, пугать начал, что уйду из семьи, брошу её дочку. А уходи куда хочешь, без тебя обойдёмся. Погоревал я горе горькое, да жалко деток стало на безотцовщину оставлять. И жена прощение завыла, бес попутал, говорит. Остался я, да ещё и дом ей подарил, за слова её добрые.