Истории СССР

Английская школа на улице Мира входила в число десяти блатных заведений города Ленинграда. Попасть туда было немыслимо. Мои дети туда попали. Решался вопрос о приёме в Смольном у второго секретаря ОК КПСС. Дроссельмейстера Ходырева. За пять лет до этого я начал искать к нему пути подхода и подкопа. Английский язык решает в жизни человека многое, но не всё. В школе совершенно не занимались спортом и музыкой. Пришлось устроить детей в музыкальную школу и в спортивные секции Дворца пионеров. Флейта, пианино, теннис, плавание, фигурное катание. Слышался слабый стон. Потом слёзы. Потом проклятия. Загородные вылазки в воскресный день в Сестрорецк, Гатчину, Петергоф или Царское село, прогулки на лодке или верхом на лошадях, приводящие в восторг детей моих товарищей, трактовались в моей семье, как каторга. Обучение и воспитание по доктору Споку были отнесены к проявлениям тирании. А что же доктор Спок? Доктор Спок рекомендовал отпустить детей во двор, в гости к товарищам, а самим «воспитательницам» собраться за чаем и обсудить новости кино.

Под новый 1982 год, когда Оле исполнилось пять, а Тиме девять лет мой папа повёз их в Москву, на Кремлёвскую ёлку. Московское начальство наградило его дефицитными билетами и папа с мамой были счастливы. Как ни странно, это встретило бурю негодования со стороны мамули и бабули. Но я проявил твёрдость. В Кремле детям показали балет «Щелкунчик». Но восторг вызвали не чудеса Гофмана, а набор шоколадных конфет и сливочных вафель в пластиковом пакете со звездой.

По воскресениям мы с детьми часто ходили в кукольный театр на Невском. Или в кино. Однажды билеты в кино купила бабуля и повела детишек в культпоход со своей подружкой тётей Таней. Пришли они с хохотом до колик в животе. Фильм про Робинзона оказался французской комедией и дети восторженно таращили глаза на голых тёток. Ну, подумаешь — невидаль. В баню-то все ходим.

Прошло три года. Ещё тысяча дней, тысяча завтраков, обедов и ужинов. Несколько смен пар обуви, пальто, штанов и колготок. Жена, поработав инженером в ПТУ, запросилась на блатное местечко. О чудесах моих Смольнинских дружков она уже была хорошо осведомлена и как старуха из «Золотой рыбки» А.С. Пушкина, лелеяла коварные замыслы. Мало ей было поездок в Венгрию и в Болгарию, мало было одеваться в Голубом зале, хочет стать «вольною царицей». Не забыла и про своего подросшего братца. По просьбе бабули я устроил братца мясником, а сестричку Наташеньку в Смольнинский учебный центр, где два дня работали, а три готовились к учебным занятиям. Оставалось время полюбоваться городскими пейзажами и посетить кружок кройки и шитья в Доме учёных.

Как гром среди ясного неба, ушли в вечность мои родители. Дети мои утрату пережили легко. Теперь, когда они хорошо бегали на своих ногах, помощь бабушки и дедушки были не так ощутимы. Тем более я, который давно чувствовал себя самостоятельным и почти всемогущим, было трудно сразу осознать, что на Земле я остался один.

На свой день рождения Тима приглашал друзей и девчонок из школы, его мама пекла пражский торт и мы устраивали пир. Бальные танцы проводились в детской. Тима закончил музыкальную школу и готов был бросить секцию большого тенниса. Его тянули посиделки с дружками и иллюзорные мечтания о стране благоденствия. Оля посещала школу искусствоведения в Эрмитаже и терпела издевательства одноклассниц, уже с успехом осваивающих кальяны и шесты в саунах новых русских. В канун Нового года я вёл семью в Мариинский театр на балет «Щелкунчик» и, вдохновлённый победой добра над злом, приглашал к новогоднему столу и пылающему камину. Семейный Новый год был для меня магическим таинством. Даже в голодные годы бандитского переворота на столе в моём доме расстилалась скатерть-самобранка.

Подходил к концу 1993 год. Сынок учился в Финансово-экономическом институте, съездил в Лондон и собирался туда на стажировку. Нужно было заработать немного денег на дорогу и год проживания, но он этого ещё не умел. Его мама, как и половина разграбленного и разорённого народонаселения, сидела дома. Бандиты стреляли не только в ресторанах, но и на улицах Москвы. Стреляли из танков прямо по Белому дому. Институт, где я работал проректором, тоже собирались закрыть и месяцами не платили жалование. Я собрал какие-то доллары, чтобы отправить дочку с классом на поездку в Америку. Приехав домой, она привезла самое яркое впечатление — добрый американский папа в принимающей семье. После окончания музыкальной школы Тима забросил флейту за шкаф, стал студентом ФИНЭКа и утонул в неге перед магнитофоном. На каникулах после первого курса он с друзьями поехал в Форос на семинар Секты Муна. Там ребят абсолютно бесплатно учили отрекаться от своих отцов. Олю приняли в оркестр Дворца пионеров, который переименовали во Дворец юных. На концерты их оркестра в Филармонию слетались тётки и бабульки, гордые результатами своего труда по системе доктора Спока. Перед спектаклем в Мариинке я заехал подработать несколько лишних долларов для Тиминой поездки в Лондон к своему другу Валере Матвиенко в туристическую компанию «Инкультцентр» и провёл экскурсию для группы французов по новогоднему вечернему Петербургу. Прибежав домой, я застал вокруг ёлки холодный вихрь сквозняка. Жена с каменным лицом, снявшая стёртую до дыр маску хранительницы домашнего очага, сообщила, что ни в какой театр никто со мной не пойдёт, что она отпустила детей в компанию Крышиного короля и, что им осточертел мой «Щелкунчик».

Post Scriptum.

Моя семнадцатилетняя дочка и двадцатилетний сын провели новогоднюю ночь в компании новых русских. Потом пьяные нувориши изуродовали её в автомобильной аварии на Дворцовой площади и я лечил её два года. С помощью Божией удалось пристроить её, с переломанными ногами и лицом, в Университет. Сын, взяв у меня «несколько лишних долларов», улетел в Лондон. Их мама оформила, пользуясь смертью моих родителей и моим желанием спасти их жилплощадь, на себя квартиру и дачу, устроилась на работу секретаршей к Томазику и Бадрику, добрым и ласковым бизнесменам из солнечной Грузии. А меня, семейного тирана, вызвав милицию, они выгнали из дома. Навсегда.

Шашлыки

Угольки костра изредка вспыхивали и Володя поливал их водой из бутылки, чтобы мясо не пригорало на открытом огне. Костёр мы разожгли огромный, набрав много сухих веток под соснами в Курорте и разложили его на полянке, на самом углу гранитного променада. Отсюда открывался потрясающий вид на Финский залив и форты «Тотлебен» и «Обручев». Со студенческих лет, с начала семидесятых, в моду вошло магическое действо — жарить шашлыки на берегу Финского залива. Мы с детства приезжали сюда погонять в футбол на пляже или сыграть в баскетбол на площадке в Курорте. Но жарить шашлыки на костре? Не было такого.

Чайки галдели над головами, бросаясь в отчаянное пике и пытаясь выхватить из рук кусок мяса. Людка, Наташка и Танька раскладывали на скатерть зелень, огурцы, помидорки и пирожки. Пирожки нам всегда давали с собой в Курорт наши мамы. Пирожки были основной и самой вкусной закуской на Руси. В спешке приготавливали бутерброды, отрезая кусок колбасы и сыра и укладывая их на краюшку белого или чёрного хлеба, смазанного сливочным маслом, но у хороших хозяек в доме всегда были испечённые в духовке пирожки. Слоёные с капустой, слоёные с мясом, сдобные с морковкой, с рыбкой, с грибочками. А на сладенькое пирожки с яблочками, ватрушечки с творожком, слоёные с лимонной цедрой, с вишнёвым вареньицем. На костре оставалось только заварить чаёк в котелке.

У французов есть поговорка о том, что кухня раскрывает сущность нации. Они вот и едят лягушек. У нас болота кишат жабами, но русские люди подыхали с голода, а мерзость всякую, гадюк, крыс, слизней никогда не ели. А тут купились у грузин на шашлыки.

Откуда взялись эти шашлыки? Национальное грузинское блюдо? Но главный грузин СССР Иосиф Виссарионович Джугашвили не рекламировал шашлык перед народом. Кушал картошку, огурцы, пельмени, хинкали, чебуреки, сациви, лобио, харчо, хачапури с сыром, но шашлык… Не припомню.