Истории СССР

Большевики-ленинцы то ли заметая следы своих преступлений, то ли следуя бандитским понятиям, нарекли грузина Иосифа Джугашвили кличкой Сталин. Сталин — значит стальной, крепкий как сталь. Это способствовало его быстрой ассимиляции среди славянского населения России. Имя Сталин ассоциировалось у народа больше с солёным огурцом, нежели с шашлыком по-карски.

Спаять в единую нацию пятнадцать разных республик было не просто. Советское кино агитировало за дружбу народов, за межнациональные браки русских и грузин. Образа доброго грузина в фильме «Свинарка и пастух», хоть и был создан симпатичным евреем Зельдиным, а звал народ к свадебным столам. А на столах вино, шашлык. Водрузил знамя Победы над Рейхстагом рядовой Кантария с ефрейтором Егоровым — наливай грузинского вина, кушай шашлык. Престарелый грузинский жених красавицы, комсомолки и кавказской пленницы товарищ Саахов угощает её, как самым дорогим лакомством, шашлыком, и даже обаятельный Мимино Кикабидзе, шатаясь по Москве без копейки и выпрашивая стакан чаю, давал понять, что там в горах Грузии уже подрастает барашек для шашлыка и, вообще, там край изобилия. Нет, был фильм и про киргизов Андрея Кончаловского и про узбека с гаремом Владимира Мотыля, но потрогать их руками можно было только в этнографическом музее. Слово татарин у советского человека ассоциировалось только с Чингис-ханом, а бифштекс по-татарски из сырого отбитого мяса, поданный в дорогом ресторане Познани, был по недоумию мною с Володей воспринят, как оскорбление достоинства советского гражданина. Но дружба дружбой, а дальше покровительственных похлопываний по плечу младших собратьев из южных республик и общепринятого понятия «батва зверушская» дело в социальном родстве с востоком не заходило. И если в Москве они могли отвести душу в ресторане «Арагви», а в Ленинграде в «Кавказском», то в любом другом городе необъятного Советского Союза они вынуждены были давиться сибирскими пельменями, молочными сосисками или рубленным бифштексом, очень похожим на люля-кебаб, если его густо посыпать, стоявшим на столах перцем.

Обычно на улицах Москвы и Ленинграда грузины в кепках типа «аэродром», как в фильме Элема Климова «Спорт, спорт, спорт», появлялись на рынках два раза в году — к международному женскому дню Восьмое марта с кустами жёлтой мимозы и к Новому году с благоухающими жарким летом оранжевыми мандаринами.

В Питере посмотреть среди бела дня на живого грузина можно было только на Кузнечном рынке, что возле храма Божией матери «Владимирская», созданного великим итальянским архитектором Антонио Ринальди. В одном из уголков рынка рядом с узбеками, таджиками и молдаванами ютились в своих кепках и кавказцы со своей нехитрой снедью.

Ни в одном ресторане Ленинграда в меню не было ни одного блюда кавказской кухни. Ну, разве что обрусевший «цыплёнок-табака», которого жеманные советские гражданки мучительно ковыряли ножом и вилкой вместо того, чтобы «по-звериному» взять его руками. Кроме ресторана «Кавказский» к концу семидесятых появились четыре «Шашлычные» на Майорова, На Восстания, на Невском и на Садовой, наспех переделанные из диетических столовых, хронически не выполняющих годовой план. Конечно, такой националистический ход придумал на партийном собрании Главка львовский еврей из Треста ресторанов и столовых по фамилии Пасынчук.

В прошлом году перед Олимпиадой, которой заменили обещанный ранее коммунизм, в Москве и Питере провели такие зачистки, что даже на рынках кроме псковских и тульских бабушек никого из многонациональной семьи советских граждан было больше не встретить. А вот в этом, 1981 в Москву и Питер случилось великое нашествие грузин.

Что их толкнуло на поход, афганская война или призыв Шеварднадзе, покрыто мраком. Стас, хоть и еврей, но родом был из Поти и считал себя грузином. Все его друзья, которые учились в Бонче, тоже были грузинами. Алик, как и Стас, были классными ватерполистами и играли за «Балтику» с моим другом Борей Ерёминым. Они то и научили нас дешевому способу сытного питания чебуреками в Кавказском, а позднее в открывшемся в «Европейской» ресторане «Восточный». Ресторан «Баку» был так непопулярен, что об «азербайджанцах» тогда даже не говорили. Не было их в Ленинграде.

Жарким июньским днём 1981 года я заскочил к Вохе на Невский, 5 сверстать планы на вечер. Вовка был перевозбуждён и, увидев меня на пороге, замахал руками. У него шёл торг. Приехали купцы из Грузии и мели всё подряд. Он не хотел, чтобы я ему мешал и разрушал атмосферу восточного базара.

Обычно мы с Вохой ездили летом на отдых под Одессу, где проводили сказочные дни. Эта традиция возникла не столько от зовущей роскоши одесских лиманов, не от ностальгических грёз по отдыху в студенческих лагерях, а от того, что под Одессой в часе езды была единственная в СССР барахолка с сочным названием «Толчок». Там торговали всем, начиная от ноги целлулоидного пупса и до финского холодильника «Розенлев». Торгаши, по большей части одесситы, стояли длинными рядами, а у их ног на газетках были выложены вещи для продажи.

— Шо вы хочите за вашу кофточку?

— А шо вы дадите?

— Не морочите мне уже на жаре бейцы.

— Дадцать пять.

— Да у неё же нет фасону, а цвет, как моя жизнь.

— Да вы прикиньте, гражданочка, она очень даже к вашему лицу.

Купить там можно было всё, что угодно. Моряки везли со всего белого света всякий хлам. Иногда попадались ценные вещи американского изготовления. Продать мы с Вовкой умудрялись все наши обноски, а покупали свежий товар. К середине дня, когда солнце пекло из самого зенита, а вещи на земле покрывались густым слоем одесской пыли, толкучка незаметно рассасывалась.

В это лето Вова поехал без меня к новым, случайно обретённым друзьям в Тбилиси, и вернулся окрылённым от счастья. Он взахлёб рассказывал о гостеприимстве грузинского министра транспорта и дорожного хозяйства, говорил о сделанных им заказах на антиквариат и мебель, сулившим вечное благоденствие. Просил помочь его сыночку Томазику поступить в институт и снять для него квартиру. О цене просил не думать. Денег для сына он не жалел.

Томазик приехал с другом Бадриком. Потом выяснилось, что приехал ещё Миша и Кусо из Кутаиси, Отарик, Гога и Самвел из Гори, Бажа и Вахтанг из Сухума, Алик из Батума. Помогали им здесь уже осевшие земляки — Отарик Хурцилава, санитар из Тбилиси, учившийся уже в Сангике. Вова обслуживал всех, боялся упустить клиентов.

После первой удачной сделки Вова позвал меня на ужин в Асторию. Платили горцы. Я сморщился, но пошёл. С Вовкой мы дружили пятнадцать лет, проводили в одной компании все праздники и выходные и терять связь, вот так сразу, не хотелось. «Зимний сад» в Астории был полон народом. Стол был накрыт в углу под пальмами, в самом блатном месте. Оттуда был прекрасный обзор и оркестр не гремел в уши. Томазик и Бадрик оказались типичными черноволосыми грузинами с кривыми носами, Алик блестел, как Казбек, лысиной, Миша и Кусо попроще и пониже. Я удивился, что стол был накрыт грузинскими яствами с пресловутыми шашлыками. И это в Астории, в отеле Интуриста! Грузины на правах гостей приглашали наших жён на танцы и жадно тискали их своими лапами. Смущало то, что нашим бабам это нравилось и они жеманно давали согласие абрекам на следующий танец. По своей детской наивности мы думали, что наши бабы хотят тихой семейной жизни, а они хотели напиться вина, обожраться шашлыками и натрахаться до потери пульса. А потом можно и с семьёй провести вечерок в театре, посмотреть высоконравственную пьесу А.П. Чехова или месьё Мольера. Такие потаённые желания прятались в головах наших комсомолок. А чему хорошему они могли научиться у большевистской жрицы свободной любви, полпреда СССР Шуры Коллонтай? Как ни странно, абреки это знали лучше нас.

Когда в ресторане появился Фека со своими братками, в воздухе запахло дракой. Ждать долго не пришлось. Оркестр, отложив свои репертуарные залитованные ноты, заиграл протяжное «Тбилисо».

Фека остановил эти безобразия в своей вотчине и тут же был приглашён Мишико на переговоры. Пошли в туалет. Народу набилось много. Без лишних слов абрек Мишико заехал Феке в нос и тот, обливаясь кровью, упал на колени. Никто больше не шевельнулся. Драка была окончена выразительной мизансценой. Главарь русских хулиганов в крови на коленях. Оркестр грохнул «лезгинку».