Истории СССР

Володя ликовал. О таких друзьях он и мечтать не мог. Мне за Феку было больно. Мы с ним дрались часто, но часто и встречались на Невском, похлопывая друг друга по плечу. От абреков я ничего хорошего не ждал. Их гостеприимство мне было приятно только в Тбилиси и Гаграх. Вовка с Мишей, который работал в Горкоме коммунистической партии, устроили Томазика и Мишу в Педиатрический, а Бадрика в Холодильный институт, помогли им снять приличные квартирки в Веселом посёлке и одеться в модную одежду типа джинсы. Платили горцы щедро, насыщая шашлыками нашу изголодавшуюся питерскую интеллигенцию. Мешками грузины отсылали модное шмотьё в Тбилиси, а сюда организовали ответный поток бадяжного вина и коньяка в канистрах, цветы тюльпана, розы и хризантемы, траву киндзы, тархуна и конопли. Дэвушка, панюхай, как пахнэт.

Ближе к Новому году Вовка пригласил меня в их компанию. Они собирались в Таллин, в «Виру». Платили за всё грузины. Я наотрез отказался. Много лет мы ездили в Таллин своей компанией и в этом была какая-то магия. Нам казалось, что этот клад, это сказочное место принадлежит только нам и никому больше. Только мы знаем сюда потаённую дорогу, только нам принадлежит этот праздник. Таллин был для нас той отдушиной, где можно было почувствовать себя свободным человеком, вдохнуть в его кофейнях запах капиталистической роскоши. Вова это предал. Продал абрекам. Зато купил «Жигули».

Новый год я уже три года проводил в своём доме, со своей семьёй у камина и зависти к чужому счастью у меня не было. Ну разве только толику того рыбацкого чувства, которое возникает, кода на прикормленном тобою месте без устали таскает рыбу случайный прохожий и удивляется, что так зверски клюёт.

Вова позвонил мне из Таллина вечером первого января. Вместо поздравлений, сквозь скупые мужские рыдания он рассказывал мне, что его Людка ушла к Томазику. Он соблазнил её деньгами. А Мишка с Наташкой поехали с ними на его «Волге», а бедный Вовка пилил пятьсот километров на своих «Жигулях» в полном одиночестве. Вот и сходили за хлебушком. С Новым годом!

Людка Тарасова была второй женой Володи. Когда мы с ним встретились в студенческом лагере под Одессой, он уже был женат на Эле и служил для меня примером семьянина. Их любовь и дружба были так привлекательны, что подтолкнули и меня к раннему браку. Жену для меня они с Элкой подобрали на пляже из моих однокурсниц. Наша семейная жизнь больше походила на клуб с танцами и культпоходами женатых парочек в кино. На пропитание мы все зарабатывали сами, но спали под боком у своих матерей в разных концах города. Потом когда моя мама разменяла для меня свою квартиру и я переехал на Конногвардейский бульвар, мы стали соседями и часто ходили вместе в магазин, получив ценную информацию о том, где продают дефицитные продукты. У Вовки родился сын и хозяйство стало отнимать больше времени. Вот тут-то, стоя в в очереди за колбасой, мы и встретили Люду. Она была в длинном модном пальто шоколадного оттенка и стояла в очереди перед нами. Ничего интересного. Грудь и попка — плоские, спина сутулая. Меня можно было не кормить хлебом, если дать почесать язык с миловидными девушками. В конце моего с Людой разговора о проблемах синиц в Александровском саду, я, как обычно, спросил у неё номер телефона. Люда, лукаво стрельнув глазками, сказала, что свой телефон даст только моему приятелю. Вова встрепенулся и «завис».

Люда приехала в Ленинград из Свердловска. Поступила в институт, вышла замуж за доцента, принимавшего у неё экзамен, родила от него дочку и работала манекенщицей в Доме моделей по причине стройной фигуры и малой занятости. В 1971 году это была совсем непрестижная профессия, не модель в современном понимании. Скорее живой, ходячий манекен. На них кроили и шили одежду для совслужащих. Через неделю тайных любовных свиданий в комнатке коммуналки Славки Шаповалова на Владимирском, Люда переехала к Вове. Элю с сыном Вова отвёз обратно к её маме. Вернул с приплодом. Я его осуждал. А Миша Губкин, коммунист хренов, был очень рад такому высоконравственному поступку товарища. А его жена Наташа с Людой стали лучшими подружками.

Жили они весело. Кровь портила Вовкина мать, невзлюбившая Люду пуще ведьмы. Люда жила под гнётом, но зачем-то это терпела. В нашей компании была ещё одна счастливая пара голубков партийного разлива — Миша и Наташа. Миша работал в парткоме проектного института и дослужился до должности секретаря отдела строительства Горкома КПСС. Миша получил служебную жилплощадь, огромную квартиру от Горкома на Мойке, рядом с домом Александра Сергеевича Пушкина. Коммунисты ценили свои кадры и были уверены, что за свои дела достойны высшей похвалы. И материальной тоже. Они дружили с Вовой и Элей, потом с Вовой и Людой, а потом с Людой и Томазом. Пазлы их отбора остались для меня загадкой.

После коварной измены Вовка не мог найти себе места. Он воспринимал произошедшее, как страшный сон. Каждый вечер он ездил на квартиру, которую сам и снял для Томаза и упрашивал Люду вернуться к нему. Люда отпаивала Вовку валерианой, а Томазик предлагал новые выгодные сделки, способные затмить Вовке утрату любимой. Миша с Наташей тоже пытались его утешить и советовали искать новое счастье. У меня утешения Вова не искал. Знал всё наперёд. Позвонил вечером, спросил какую-то чепуху и сказал, что опять поехал к Люде с цветами. Ещё бы мимозу достал по блату. Утром мать позвонила мне в слезах и сказала, что Володи больше нет. Возвращаясь от Люды ночью 12 августа 1982 года домой, он выехал с Садовой на Невский, поворачивая направо к дому. Таксёр, летящий как пуля по пустому Невскому к разводящемуся Дворцовому мосту, попал ему прямо в висок.

Я надолго порвал свои связи с Мишей. Они дружил с Томазом, Бадриком, Отариком, кушали шашлыки, запивали Мукузани и Саперави. А может быть и Цинандали. Меня там не было. Стасик, как-то сообщив мне, что голландский шкаф, найденный нами в складчину, он продал Томазику, надолго испортил мне настроение. Слишком я принципиальный.

Горбачёвская перестройка принесла много сюрпризов и восторгов. Кооператоры радовали народ своей находчивостью и гостеприимством. Увидев вывеску «Шашлыки» на угловом флигеле Адмиралтейства, я заглянул туда из любопытства. Чутьё меня не подвело. Шашлыками угощали люди Томазика и Бадрика, а пробить дверь в стене Адмиралтейства им помог принципиальный коммунист Миша. Шашлык, фаршированный взятками. Развалить старый «Англетер» для него стало детской забавой, как и заткнуть рот нарождающимся демократам. Зато появились новые деловые финские друзья, получившие выгодный подряд. Из Бонча, в котором абреки получали так им ненужное, высшее образование, грузины сделали Талион-клуб. Коммунисты не удержали свою власть и Мишу на время задвинули. Но Томазик, принятый у Собчака, его не оставил. Люди с такими широкими связями ему были нужны. Миша знал все здания города, как свои пять пальцев.

После долгой разлуки в декабре 1993 года мне позвонил Миша и попросился ко мне на Новогодний ужин. Я обрадовался и пригласил его с радостью. Оказалось, что шашлыки заняли прочное место в меню Смольнинской столовой. Всё самое ценное в Питере было ими приватизировано за копейки. Гостиный двор, холодильные комбинаты, порт… Пришли они вместе с Томазиком и его новой женой Людой. Наперекор родительскому протесту Томазик всё-таки женился на великовозрастной русской женщине и был счастлив. Выпив по рюмке водки за старый уходящий год, я впал в коматозное состояние и уснул мёртвым сном. Как мне подлили яду я так и не понял. Очнувшись в шесть утра я застал своих гостей, пирующих за моим столом. Через месяц, пятого февраля 1994 года моя счастливая жизнь закончилась. Моя дочь попала в аварию со своим шашлычных дел мастером и чудом выжила. Я ушёл из дома.

Встретив случайно на Невском Мишу, который стал хозяином галереи бутиков в здании бывшего кафе «NORD» и лоснился капиталистическим шиком, я отказался от предложения зайти в Талион и съесть по шашлычку, но с интересом послушал его восторженный рассказ о предпринимательских успехах наших сограждан по СССР Мишико, Кусо, Алика и Отарика, о том, как они праздновали с Томазиком и Бадриком день рождения моей бывшей жены в моём бывшем доме и как горели радостным блеском её голубые глаза. Такой радостной он её ещё никогда не видел. Гамард жвеба!