Девяносто девять (СИ)

— Двинулись.

И снова изнурительное, лишающее сил скольжение между кустами. Маркусу казалось, что они вышли на охоту и скрытно преследуют добычу. Вот только добычей на этот раз были не звери, а люди.

Они пересекли каньон и оказались у бывшего лагеря. Маркус думал, что Блейк поведет людей внутрь, но он не стал этого делать.

— Странно, — сказал один из землян. — Куда они вообще идут?

Это и впрямь было странно, но их задачей было не выслеживать, а убить. И, похоже, настало время это сделать.

Маркус перехватил висящий на шее автомат и проверил предохранитель.

— Готовимся, — сказал он. — Нападаем по команде, не раньше.

— Подожди.

Он посмотрел на оказавшегося рядом землянина. Тот предупреждающе поднял руку, призывая к тишине.

— Слышишь?

Впереди был какой-то шум. Как будто их стало не семнадцать, а больше, как будто они кого-то встретили.

— Что будем делать? — спросил землянин.

Маркус вздохнул.

— Следуем дальше. Посмотрим, куда они идут. Это может оказаться важным.

Он подумал еще секунду и добавил:

— Отправь гонца к командующей. Пусть передаст, что ситуация изменилась. Думаю, нам понадобится поддержка.

========== Глава 24. Ultionis ampersand justicia ==========

— Облейте ее водой, — сквозь туман в ушах услышала Элайза. — Не хочу, чтобы она отключилась раньше времени.

Поток ледяной воды обрушился на голову и заставил снова кричать — на сей раз от ужаса, пронзившего измученное тело. Элайза плохо соображала, лицо Офелии расплывалось перед ней, становилось размытым, нечетким.

— Ну, как тебе, сладкая? Нравится?

Если бы могла, Элайза плюнула бы ей в лицо. Но во рту было сухо, настолько сухо, что, кажется, даже язык начал исходить трещинами и нещадно саднить.

— Держите ее за ноги.

Она почувствовала мужские руки на лодыжках и снова начала кричать. Понимала, что это доставляет Офелии еще большее удовольствие, но знала: если не кричать, если заталкивать крик обратно в глотку, то будет еще хуже.

— Тебе нравится, — промурлыкала Офелия, касаясь ее. — Во всяком случае, твоему телу — точно.

Элайза закрыла глаза, чтобы не видеть ее лица, но сильный удар обжег ее щеку, и глаза пришлось открыть.

— Ну, что ты, сладкая? Я хочу, чтобы ты смотрела на меня. Я хочу, чтобы ты меня запомнила.

— Я запомню тебя, сука, — прохрипела Элайза. — Клянусь, я запомню.

— Очень на это надеюсь.

Она пыталась отключиться, разорвать связь сознания с телом, но не могла. Это чертово тело послушно отзывалось на все, что делала с ним Офелия — отзывалось как умело, как привыкло. И Элайза ненавидела его за это.

В ее голове адским потоком смешивалась ненависть и желание, ярость и возбуждение, и этот поток был хуже всего, что происходило до этого в ее жизни. Как будто она предавала саму себя, как будто реакцией тела она говорила: «Да, ты можешь сделать это со мной».

— Переверните ее на живот, — скомандовала Офелия.

Грубые руки снова схватили Элайзу, и она закричала, пытаясь вырваться, но солдаты держали крепко. Ее живот уперся в сиденье стула, голова безвольно опустилась вниз. Один из солдат держал ее за шею, другой — придерживал ноги.

— Так еще лучше, правда, сладкая? — проворковала Офелия, наклоняясь, чтобы шептать на ухо. — Как ты хочешь? Пожестче?

Невыносимая боль как будто разорвала ее на ошметки. Она не знала, что было хуже: мужские руки на шее и ногах, или женские — там, где их никак, никак не должно было быть, там, куда они проникали с силой, с яростью, стараясь причинить как можно больше боли.

— Мне не нравится, что ты не помогаешь мне, — Элайза могла бы поклясться, что в этот момент Офелия обиженно надула губы. — Давай так: или ты будешь помогать, или я прикажу притащить сюда твоих друзей, и мы продолжим вместе с ними.

Крик снова вырвался из горла, и Элайзе показалось, что ее губы сейчас порвутся от того, как ужасно, как отчаянно открылся рот, выпуская этот крик наружу.

— Решай, сладенькая. Зовем друзей или продолжим наш милый тет-а-тет?

Она задергалась всем телом, понимая: то, чего хочет Офелия, — это конец. Если она подчинится, если даст ей это, то никогда больше не сможет смотреть на себя в зеркало, не сможет смотреть на Алисию, вообще ни на кого смотреть не сможет.

— Нет, дорогая, я не это имела в виду, когда говорила о помощи. Не надо крутиться, ты все равно не вырвешься. Просто подвигайся мне навстречу, хорошо?

Черт бы ее побрал, она звучала ласково! Чертова сука звучала ласково и нежно, и это погружало в еще большее безумие, в еще больший ужас. Но Элайза не могла сдаться. Она до крови прикусила губу, чтобы не шевелиться, чтобы не отдать этой твари последнее.

— Приведите девчонку, — услышала она. — Пусть девчонка посмотрит.

Боже, Рейвен. Вначале уход Финна, потом смерть Финна, а теперь — это? Сможет ли она с этим справиться? Сможет ли это пережить?

Элайзу захлестнуло новым потоком боли: Офелия не останавливала своих движений, она распоряжалась, продолжая двигать руками, а через несколько секунд Элайза услышала крик, ставший отражением ее собственного:

— Господи, что ты делаешь? Отпусти ее!

Она не могла видеть Рейвен — солдат по-прежнему держал ее за шею, не давая поднять голову, но она могла ее слышать. Слышать ужас в ее словах, слышать ее тяжелое дыхание, слышать рыдания, вырывающиеся наружу.

— Остановись! Прошу тебя, не надо!

— Что такое? — Офелия как будто удивилась. — Разве ты не видишь? Девочке нравится то, что я делаю. А я люблю послушных девочек. И она будет послушной, о, еще как будет.

Боль вдруг сменилась влажностью и Элайза поняла, что Офелия целует ее. Это было еще хуже, еще гаже: как будто она и впрямь соглашалась на все происходящее, как будто это и впрямь происходило по ее собственной воле.

— Видишь? — Офелия поцеловала снова. — Я забочусь о ней. Хочу, чтобы ей было хорошо.

От недостатка воздуха все вокруг начало расплываться. Элайза потеряла счет времени: она чувствовала то боль, то влажность, а затем — снова боль, еще более сильную. Ее тело переворачивали по приказу Офелии: то поднимали на ноги, то укладывали на спину, то заставляли нагнуться.

И настал момент, когда ей стало все равно. В груди словно все замерло, замерзло, и стало плевать на боль, плевать на унижение, плевать на непрекращающиеся крики Рейвен, которую двое солдат держали крепкой хваткой и заставляли смотреть.

Офелия почувствовала это и схватила ее за волосы, с силой дернув.

— Что такое, сладкая? Ты больше не хочешь?

Элайза не отвечала, и она, намотав волосы на кулак, ударила ее по лицу. А потом еще раз, и еще, и еще. Голова болталась на шее, будто чужая, и было плевать, бьют ее или нет.

— А ты оказалась слабее, чем я думала, — усмехнулась Офелия, заглядывая ей в глаза. — Думала, мы поиграем подольше.

Она с силой ударила ее в живот и ногой отпихнула в сторону. Элайза упала на пол, чувствуя, как осколки от разбитого телевизора впиваются ей в бок, но даже не пошевелилась. Лежала, обнаженная, на холодном полу, и думала о том, что теперь у нее осталась только одна задача, одна, самая последняя: добраться до любого оружия и вышибить себе мозги к чертовой матери, закончив все это раз и навсегда.

***

Титус сам встретил гонца у ворот. Это вышло случайно, но оказалось полезным: гонец доложил, что он прибыл по поручению Маркуса из Небесных людей с сообщением, что группа пленных соединилась с какой-то другой группой и теперь движется к бункеру.

Решать нужно было быстро. Получалось, что командующая скрытно отправила Маркуса за освобожденными пленными. Но зачем? Чтобы проследить? Чтобы убить? Зачем?

В последнее время Титус окончательно перестал ее понимать. Пока не появилась Небесная девчонка, командующая была жесткой, суровой, но справедливой. Но, что куда важнее, она принимала мудрые решения. А теперь? Теперь вместо того, чтобы следовать плану, она вдруг решила идти войной на Лос-Анджелес, отпустила пленных, всполошила народ Люмена. Зачем? Ради чего?