Россия за облаком

за собой убитую лошадь, но ременная сбруя покуда выдерживала рывки, а сволочить в воду весь обоз не сумел бы и трактор. Невыпряженные кони дико бились, люди кричали, автоматы извергали грохот, и лишь чудовищный, небывало огромный крокодил, давно уже насмерть пробуравленный сотнями пуль, продолжал молча оттаскивать истерзанные останки лошади.

Всего этого Горислав Борисович не видел. Он бежал прочь, на карачках, не имея ни сил, ни времени подняться на ноги. Ему хотелось лишь одного: оказаться как можно дальше отсюда, там, где нет ни крокодилов, ни автоматной пальбы.

Туман послушно сгустился, поглотив и людей, и двенадцатиметрового саркозуха, так неудачно заплывшего по весне в русло пересыхающей реки. Только очутившись в безвременьи, Горислав Борисович сумел выпрямиться, но и тогда он не прекратил одышливого старческого бега. В висках стучало, ноги подкашивались… долго так продолжаться не могло, возраст одолел панику, и, в конце концов, пришлось перейти на спотыкающийся шаг, а там и вовсе остановиться.

Никогда прежде не приходилось ему стоять на этой дороге. Время не знает покоя, оно идёт всегда, но сейчас, вместе с путником, остановилось и время. В душе стало просторно, ясно, и пришла не мысль даже, а осознание; «Что же я наделал?» Завел на гибель доверившихся людей… ну хорошо, пусть не доверившихся, пусть они сами заставили тебя, но ведь завёл, Сусанин недобитый! Зато спас человечество… хотя никакого человечества ты не спасал, а спас существующее положение вещей, на которое шипел и плевался всю сознательную жизнь. Сохранил естественный ход истории, которым сам был недоволен. Человечество, история — это всё абстракции, о которых недурственно беседуется за рюмкой коньяка. А на другой чаше весов — двадцать человек. Не абстрактных, а вполне живых. Они улыбались тебе, жали руку при знакомстве, а ты скормил их крокодилам.

Конечно, все они так или иначе имеют отношение к органам безопасности, которые искони принято ненавидеть. «Поубивал бы сволочей!» — говаривал сам Горислав Борисович, обсуждая в тесном кругу внутреннюю политику… Так давай, гробь, вот она, прекрасная возможность, даже стрелять не придётся. Что же ты, ну?… Говорить сильные слова мы все мастаки, но совершенно нестерпимо знать, что бородавчатое чудовище жрёт сейчас парня, о котором тебе известно лишь, что у него хорошее лицо, он ловко управляется с лошадьми и может сказать пару слов по-французски. Даже майора невозможно представить в пасти допотопного крокодила. То есть майора КГБ представить там можно запросто и с удовольствием, а вот живого человека, с которым совсем недавно разговаривал о живописи…

Есть в культурном человеке жалкое свойство: на словах он порой готов мир уничтожить, а дойди до дела — не способен зарезать и курицу, что, впрочем, не мешает ему курочку кушать, если кто-то другой предварительно свернул ей шею и ощипал. Точно так же на словах жаждет он спасать и миловать. Он бледнеет при виде крови и негодует, глядя на жестокость. Но курочку всё равно кушает, даже