Мясо (СИ)

- Тут было темно, - обернулся к Бржихачеку старик. - Это вы сдернули штору?

- Нет. К чему мне это? - пожал плечами Бржихачек. - Может сама упала?

- Может и сама, - нехотя согласился старик, - не суть важно. Так что? Может откроем дверь, а то мы тут с ума сойдем от этого грохота.

- Ну, если хотите, чтобы за Вами постоянно наблюдали... - ответил Бржихачек.

- Тогда идите и повестье эту чертову штору на место, - сказал старик и мотнул головой в сторону приоткрытой двери, в которую продолжали с тупой настойчивостью лупить шары коптеров.

Бржихачек застенчиво посмотрел на грозного мистера Редклифа, который, словно недокормленный гладиатор на пенсии, опирался на своё копье, увенчанное кухонным ножом, обвязанным вокруг ручки розовой, другой не нашлось, ленточкой.

- Дайте мне Ваше копье, мистер Редклиф, - попросил Бржихачек, - Я не дотянусь до верха окна, - он извинительно пожал плечами. - Ростом немного не того... Не вышел.

Редклиф смерил его с ног до головы сердитым взглядом, фыркнул и решительно вошел в комнату, отпихивая медлительные шайбы полотеров со своей дороги. Более шустрые коптеры теснились перед его лицом. Они толклись в священной давке, чтобы, не приведи, не задеть его. И он, как настоящая скала, шел вперед, к окну, рассекая волны стрекочущего и шелестящего механического ужаса.

Мы не любим их. Мы и себя-то еле терпим. А их - и подавно. Так вышло, случайно, а может намеренно, что всё, созданное человеком, своей продирающей по коже чуждостью и бесстрастной нерассуждающей деловитостью ближе к насекомым, чем к нам. Они никогда не почувствуют радости от хорошо сделанной работы. Им неведома печаль. Они не орут от боли, когда жизнь с сухим треском покидает их тела.

Мы безжалостны и бессердечны к ним. У нас нет эмоций ко всему, что не имеет эмоций к нам. И мы никогда до конца не поймем их. Ведь мы не знаем, каково это - не иметь эмоций. Мы не будем спать в обнимку с газонокосилкой и целоваться с личинкой жука. Они чужды нам, мы ими брезгуем и нас приводит в содрогание всё, что роднит с ними: чужой волос в тарелке или желтоватая дужка срезанного ногтя на полке в ванной комнате. Старый, поцарапанный и заплёванный, еле пашуший гаджет вызывает в нас такую же гадливость и омерзение.

И ведь в сущности, они - единственные рабы, оставшиеся в нашем распоряжении. И относимся мы к ним соответственно. Мы их любим, лелеем. А бывает, нещадно бьем. Они слепо, без рассуждений, должны повиноваться нам и безотказно работать. Мы с легкостью теряем их, меняем их на другие, чтобы обрести новые. Единственное, чего мы никогда не ожидаем от них - это неповиновения.

Один из коптеров, несмотря на все запреты, заложенные в него человеком, не смог справиться с законами классической механики и едва коснулся своим холодым чешуйчатым боком щеки Редклифа. Старик отмахнулся свободной рукой от "мерзкой твари", вывел из равновесия её гироскоп и та, словно "ванька-встанька", качнулась в его сторону, чирканув пропеллером по лбу.

Яркая, словно укус пчелы, боль пробила плотину невозмутимости Редклифа. Ему на мнгновение показалось, что коптер решил напасть на него. Остальную картину, в которой все коптеры копошащейся массой облепляют его тело и рвут лопастями винтов, дорисовало его бурное воображение. Старик заорал диким голосом, схватил обеими руками древко копья и принялся, словно бейсбольной битой, лупить по мечущимся вокруг него шарам коптеров.

Бржихачек услышал крик и вбежал в комнату. Тут же сильно, до слёз в глазах, получил по носу коптером, отлетевшим после меткого удара Редклифа. Потом он наступил на полотер и грохнулся со всего маху на пол, чувствительно ударившись кобчиком. Там, на полу, под эпическими взмахами исполинского копья Редклифа, ему под руку попалась злополучная штора. Он сгреб её и стал ловко набрасывать ткань на мечущиеся по всей комнате шары. Коптеров, попавшихся в сети Бржихачека ждала незавидная участь: он скручивал штору так, что те оказывались словно в мешке и потом с неистовством лупил им об пол, пока внутри всё не рассыпалось на дребезжащие осколки.

Битва была титанической и недолгой. Через некоторое время всё кончилось. Старик, тяжело дыша, опирался на свое копье. Бржихачек, опустив скрученную узлом тряпку, озирался вокруг в поисках уцелевших коптеров. В глаза мистеру Редклифу он старался не смотреть. Да и тот не искал встречи с его взглядом.

Бржихачек развернул штору и высыпал на пол останки коптеров. На них тут же накинулась похоронная команда уборщиков. "Я повешу?" - спросил он у старика. Тот ничего не ответил, а Бржихачек поставил стул рядом с окном и повесил штору на два шурупа, коряво вкрученных, явно не строительным роботом, в стеновую панель. Старик тем временем, оттолкнув от двери уборщиков, вышел прочь. За ним выкатился и Бржихачек.

Потом они сидели в кают-компании, молчали и пили кофе. Старик беспрестанно касался небольшой ссадины на лбу, а Бржихачек время от времени ощупывал свой разбухший нос и морщился от боли. Вкус победы был горек, словно крепкий кофе без сахара. Так всегда бывает, когда сильный побеждает слабого и беззащитного. Но сильный всегда находит оправдание.

- Достали эти камеры под каждым кустом, - проворчал старик, брякнул чашкой о блюдце и гордо удалился в свою комнату.

Прошло много дней. В окно мистера Редклифа больше никто не заглядывал. Старик одолжил несколько простыней из соседних комнат и соорудил из них некое подобие шторы. На случай, если кто-то решит снаружи войти в комнату через стекло, он сложил высокую, по грудь, баррикаду из стульев. Еще одним стулом он подпирал ручку двери и беззаботно спал в обнимку с копьем. С ним он теперь не расставался никогда, даже в туалете.

Теперь каждое утро выспавшийся и свежий мистер Редклиф после чашки кофе отправлялся на охоту. Возвращался он традиционно без добычи, но не с пустыми руками. Приносил фрукты, что удалось собрать в странных ботанических джунглях. С Бржихачеком они общались редко и вяло, лениво обсуждая неизменно хорошую погоду и планы Редклифа на ближайшее будущее.

В одно такое прекрасное утро, а прекрасным было каждое из них, мистер Редклиф засобирался на северную часть острова. "Размяться и вообще..." - зачем-то сообщил он Бржихачеку. А потом неуверенно добавил: "Может Найджила встречу". Бржихачек выразил сомнение насчет Найджила, но возражать против экспедиции мистера Редклифа не стал. Да и с какого ему перепугу возражать? Хочет человек, - и идет себе, куда хочет.

Долго старик не собирался, вскинул копье на плечо и пошел. Да и то, если подумать, что ему особо собиратья? Не чемодан же брать с собой! Джунгли, встающие зеленой стеной перед ним, были съедобными, дружелюбными и неопасными. Главное, как сказал Бржихачек, не напороться ненароком на собственную палку с ножиком на конце.

Старик шел на север по знакомым ему местам. Утреннее солнце сквозь дырявую листву пронзало крону деревьев копьями лучей. Влажная земля, поросшая всяческой экзотической ботаникой, слегка парила. Бесшумной ходьбе по лесу мистер Редклиф так и не обучился, а может, не придавал особого значения. Поэтому шел он в облаке кружащих над ним птиц, обеспокоенных целостностью своих гнезд, и окруженный шелестом спасающейся от непонятного шума бегающей и ползающей мелкотни. Его, как истинного джентльмена, учиненный им шум абсолютно не беспокоил и, скорее всего, его он совершенно не замечал.

Насвистывая бравурный мотивчик, мистер Редклиф продвигался, как ему казалось, на север. Дойдя до лужи, в которой обитала водяная крыса, он понял, что слегка, градусов на девяносто, отклонился от выбранного курса. Он поприветствовал крысу, чья голова торчала над водой, кинув в озерцо камень по-увесистей, и развернулся уже было идти в нужном направлении, но увидел косулю. Та стояла на прежнем месте, где он её увидел в первый раз, и переминалась с ноги на ногу, не открывая от Редклифа влажные маслины своих глаз.