Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Я немного невпопад кивнул, уже улыбаясь, и снова подстроился под руку Милы - совсем как кошка, когда ей хочется ласки, бодает лбом хозяйскую ладонь.

- Обработка психики идет постоянно! - разливался Трубин. - Мать кодирует дитя, сама о том не подозревая. Учитель кодирует учеников... Вон, Мила сейчас кодирует тебя - воздействует на твой комплекс сексуальной неудовлетворенности. Что улыбаешься, дочь, разве не так?.. Понимаешь, Эрик, это - процесс скрытый, но действенный. "Код-солнце" - это полная система ценностей, к которой ничего нельзя прибавить. Мы на этом выросли. У Оруэлла общество держится на страхе, у нас - на любви. Мы ведь любим свою страну, плачем - да-да, плачем! - под звуки государственного гимна, маршируем по улицам в День Труда - седьмого ноября и День Мира - девятого мая, не подозревая, откуда на самом деле пошли эти праздники... Нам и не нужно подозревать - нам все равно. Мы редко говорим о политике, нас не беспокоит наше положение в мире, а почему? Потому что нас все устраивает в окружающем, нам здесь к о м ф о р т н о! А кому некомфортно, лечатся в спецгородке. Это не наказание, Эрик, это попытка помочь!

- Попытка закодировать тех, у кого произошел сбой кода, - вставила Мила. - Это иногда случается.

- И в последнее время - все чаще, - вздохнул Трубин. - Человеку свойственно возвращаться к своей природе. От природы мы - хищники, очень жестокие, примитивные, эгоистичные. Мы врем, лицемерим, предаем, совершаем мерзкие поступки. Код говорит: нельзя. А голос предков: можно и нужно. Как там говорил твой Зиманский: свобода выпустить себя из себя? Очень точно. Именно от этого мы и лечим. Себя из себя выпускать ни в коем случае нельзя, ведь такая тварь может вырваться на волю!.. Ты говоришь, у тебя не хватало тестостерона? Сейчас по тебе не скажешь, но - допустим. И что из этого? Ты - добрый, мягкий человек, в твоей подкорке достаточно зашито хорошего для полноценной, полезной жизни. Чего он добился, что частично раскодировал тебя и твою жену? Вы расстались, она не может выйти замуж - разве дело тут в гормонах? Дело - в нарушенной психике у вас обоих. Ты украл куртку - мелочь, побочный эффект разрушения кода. А если бы тестостерона у тебя хватало - что бы ты сделал вчера вечером, чтобы заглушить депрессию, которая на тебя навалилась?..

- Папа, хватит уже! - жалобно попросила Мила. - Что ты к нему прицепился? Хочешь, я тебе на пальто запишусь? Хорошее, драповое? Или попросим, нам его через тоннель привезут...

Трубин добродушно засмеялся:

- Да к чему мне пальто, весна скоро... Эрик, я не сержусь. Если бы не эта куртка, что стало бы сегодня с Милой? С девочкой? Со мной, наконец?.. Меня догнала бы толпа, Милу могли... ладно, об этом не будем, а маленькая плакала бы до утра в щитовой, а потом попала в социальный приют, потому что моя бывшая жена - хуже любого приюта, и комиссия это понимает... Все случилось, как случилось - спасибо тебе.

- А еще взорвалось бы Управление Дознания, - заметил Лемеш из своего уютного угла.

- Да, - Трубин помрачнел. - Эти идиоты... наши, заметь, идиоты, оппозиция, так сказать... они не думают о жертвах. Они давно уже выпустили себя из себя, а вот загнать обратно теперь не могут. Они задумали революцию здесь устроить, здесь - в раю! Идиоты. Хочешь, я включу тебе сейчас радио?.. Ты услышишь... Стас, сколько на твоих?

Лемеш вытряс из рукава часы:

- Почти половина десятого.

Я поразился - думал, намного больше.

- Вот, - кивнул Трубин, - ты услышишь нормальные, обычные сигналы точного времени, а потом - выпуск новостей, в котором - вскользь! - упомянут о незначительном ночном инциденте. Наверху, Эрик, давно мир - это внутри у тебя война. Ну ничего. Код твой восстановят, и перестанешь ты мучиться.

- Радио... - повторил я. - Включите! Я хочу успокоиться!

- Ну конечно! - он вскочил и заметался в поисках приемника, мимолетно сморщившись от боли. - Черт, стенокардия, похоже.

- Папа! - вскрикнула Мила.

- Деда! - немедленно запищала девчонка.

- Пустое, - отмахнул Трубин и выудил маленькое настольное радио с динамиком, обшитым тканью в цветочек. - Слушай.

... Тонкий писк, ровно шесть раз, и выверенный, четкий голос диктора произнес:

- В Ленинозаводске девять часов тридцать минут, сегодня пятница, девятое февраля. По предварительным данным, в ходе ночного столкновения в седьмом городском районе, в специальной зоне, войска внутренней безопасности потеряли убитыми шесть человек, ранеными двадцать два человека. Число жертв среди пациентов и персонала специальной зоны сейчас выясняется. Подсчет затруднен тем, что в указанном районе было применено оружие массового поражения - ракета направленного действия...

- Я же говорил! - торжествующе воскликнул Трубин.

- Тихо, папа! - отреагировала его дочь.

- ...не вызывающая радиоактивного заражения местности. Как стало известно, конфликт пациентов с властями был спровоцирован группой психически больных лиц, по неизвестной причине оказавшихся на свободе. Нескольким из этих людей удалось прорваться в город и на короткое время захватить дикторский пульт "Радиокомитета", но усилиями жителей прилегающих домов преступники были задержаны, а сотрудники комитета освобождены. В настоящее время ситуация полностью под контролем, на месте взрыва ракеты ведутся спасательные работы, и медицинский персонал, находящийся в бомбоубежище, скоро получит возможность его покинуть. О дальнейшем развитии событий мы будем сообщать в течение дня, а сейчас перейдем...

- Вот так! - Трубин убавил громкость и счастливо мне улыбнулся.

- Но они не сказали ничего о посторонних... - пробормотал я.

- И не скажут! - он вновь на секунду сжал грудь руками. - Зачем? Людям не надо ничего об этом знать. Власти в курсе - и достаточно! Тем более, не о ком особенно говорить. Их и было-то человек двадцать...

- Как - двадцать? - совсем растерялся я. - Двадцать человек все это затеяли?..

- Эрик, это была попытка все переделать в одну ночь - и она, естественно, провалилась! Не власти, а люди задушили все в зародыше! И мы с тобой никогда не узнаем, что было там, в городе, в "Радиокомитете" хотя бы... А посторонние? Им сейчас много хуже, чем нам. Поезд-то ходит по расписанию. И придет только в одиннадцать.

Я дрогнул:

- Вы говорите о спецметро?

Он дрогнул тоже:

- Да. Представь, какая там сейчас паника на платформе.

Я закрыл глаза и слушал тихое, успокаивающее бормотание радио. Трубин застонал:

- Мила, валидолу нет?..

Девушка вскочила, зашарила по шкафчикам, чертыхаясь, а я все слушал, постепенно погружаясь в какое-то блаженное оцепенение...

И тут заиграл гимн, словно благодаря всех за тяжелую ночь, которая для некоторых еще не кончилась. Это была его полная версия, с симфоническим оркестром, с хором, с боем барабанов... Хам и свинья Лемеш дотянулся до приемника, чуть прибавил громкость и вдруг встал по стойке "смирно", почтительно склонив голову.

Трубин тоже выпрямился, не отнимая ладоней от груди. Мила приподняла подбородок. Девочка неумело отдала пионерский салют. И только я лежал, не в силах пошевелиться, и чувствовал предательскую влагу в глазах - мы ведь действительно плачем под государственный гимн.

А потом тело Иосифа начало заваливаться набок, и Мила детским голосом закричала:

- Не на-адо!..

Но было поздно - он ушел туда, где играет эта замечательная музыка.

* * *

Не помню, как я тогда дожил до встречи с Яной. А увидел в конторе - и чуть не потерял сознание. Она болтала с кем-то, перегнувшись через стол, и радостно зачастила, как только я открыл дверь и вошел на слабых ногах, неся свое тело, как манекен.

На ней был белый свитер, такой белый, что она выглядела невестой. Волосы, чистые, причесанные, отливали черным металлом в свете ярких конторских ламп. На тоненькой, совсем подростковой шее качался камешек на цепочке, словно колокольчик на ошейнике котенка. Она улыбнулась: