Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Вставать пора, светло уже. Мне надо еще куртку зашить, порвала вчера об гвоздь в подъезде. А потом, помнишь, мы в кино собирались. В клубе новая комедия идет, опять про Хенкеля.

- Ничего, успеем, - ощущение тревоги во мне все разрасталось. - Почему ты не хочешь рассказать? Это тайна?

Хиля села на кровати, протерла глаза:

- Да нет. Это так... несуществующий человек. Просто кто-то. Добрый и ласковый...

- Тебе не хватает в жизни доброты и ласки?

- Не знаю.

Я попытался ее обнять, но она отпрянула, предостерегающе вытянув руку:

- Эрик, я сейчас этого не хочу.

- Давно ведь не было... А почему? Ты больше не любишь меня?

- Любишь, не любишь... Зыбко все это. Раньше было просто. Мы жили, друг о друге заботились, гуляли, на электричке катались. Было хорошо. Мне нравилась такая жизнь. Но ты теперь мужчина, и куда делось все это?

- Как - куда? - ее вопрос поставил меня в тупик. - Разве мы не гуляем, не заботимся? А на электричке зимой неинтересно. Но, если хочешь...

- Я не об этом! - сердито сказала Хиля. - Я - об отношениях. Совершенно необходимо было их менять? Зачем? Ты был особенным, Эрик, а теперь - такой, как все. Мужчина. Просто - такой же самец, как все!.. - глаза ее опять вспыхнули.

- Да разве это плохо?

- Я вышла за тебя замуж, я любила тебя именно потому, что ты отличался от н и х!..

Я обдумал ее слова и вдруг, сам того не ожидая, спросил:

- А Зиманский был не самец?

Хиля вздрогнула, втянула голову в плечи и беззащитно глянула на меня:

- Не знаю. Он был моим другом.

- И он ни разу не делал с тобой... проверку матраса?

- Дурак! - она рывком встала и начала сердито одеваться. - Ты действительно стал, как все. Таблетки эти тебе не что-нибудь, а мозги поменяли, Эрик. Зря ты их пьешь - смысла никакого.

- Может быть, ты переживаешь из-за ребенка? - я еще пытался как-то спасти ситуацию. - Но мы ведь только начали, потом получится...

- Я бы на том и закончила. Да ведь тебе это нужно, куда я теперь денусь...

Я тоже встал:

- Я могу обойтись, если тебе неприятно. Извини, что я задал такой вопрос, насчет... ну, "проверки". Мне просто показалось, что ты Зиманского немного любишь.

- И не немного. Но - только как человека, - Хиля натянула через голову платье и двинулась к кухне. - Только как человека...

- Но почему, Хиля?

- Откуда я знаю? Его нет - и сказка кончилась.

Подошел кот, провел твердой лобастой головой по моей голой ноге, хрипло мяукнул. Я достал из-за окна немного рыбы, положил в миску размораживать. Хиля возилась у плиты.

- Терять друзей всегда больно, - я решил больше не ссориться.

- Я его не потеряла! - она сверкнула на меня глазами. - Не говори так! Он приедет, мы еще увидимся...

Выходные прошли в тягостном молчании. В кино мы так и не выбрались, каждый сидел в своем углу, а время тянулось так медленно, что от этого сводило зубы.

И все-таки - мы были вместе. Я еще не знал, что произойдет в понедельник, и изо всех сил старался не злить Хилю, потому что - надеялся на что-то. Интуиция мне подсказывала: все кончено, ничего по-прежнему уже не будет. Но я надеялся.

Наверное, я все-таки очень консервативный человек, раз думаю, что Семья - понятие неприкосновенное. Может быть, нам стоило с Хилей разъехаться, чтобы не портить отношений, но тогда такая мысль даже не приходила мне в голову. Решение на тот момент было одно: ни к чему ее не принуждать, она самая скажет, что ей нужно.

... - О чем задумался? - в понедельник утром машинистка склонилась надо мной, чуть улыбаясь. - А я в декрет ухожу сегодня - долго теперь не поболтаем, - она слегка похлопала себя по животу.

- Что? - я поднял голову, силясь понять, о чем она говорит.

- Ну, не век же мне беременной ходить! - женщина рассмеялась. - Рожать скоро, муж коляску уже купил. Вы-то когда?

- Не знаю... Потом, возможно. Слушай, мне будет без тебя как-то...

- Одиноко? - она хмыкнула. - Ничего, вместо меня новенькую поставили. Глядишь, и сработаетесь. Не грусти, Эрик. Дома не ладится - это бывает. Поверь человеку, у которого четыре брака за спиной.

Провожали ее всей конторой, и я сперва даже не обратил внимания на маленькую, похожую на воробья девушку, жмущуюся в угол. Она была совсем незаметной, несмотря на достаточно яркую внешность, и рассмотрел я ее лишь перед концом рабочего дня, когда она вдруг сказала:

- А меня зовут Яна, меня назначили новой машинисткой.

Ей закивали:

- Очень приятно.

Я тоже машинально кивнул. Она улыбнулась и сняла чехол с "Континенталя", застенчиво поглядывая на сотрудников:

- Вы не думайте, я хорошо печатаю. С отличием закончила курсы. Мне восемнадцать лет.

Закивали опять, уже думая о доме и семьях. Кто-то сказал:

- Да завтра уж поработаешь. Полчаса осталось.

- Нет, - Яна заправила в машинку чистый лист. - Начальница велела новый список улиц сделать, я задержусь, - взгляд ее упал на меня. - Извините, а старый список где взять?

Я протянул ей сшитые скоросшивателем бумаги и с минуту наблюдал, как она строчит с пулеметной быстротой, ни на что не отвлекаясь. Действительно, печатает хорошо. Эта моя мысль была пока единственной в ее адрес.

Вторая мысль пришла сразу вслед за первой: красивая. Такой тип внешности мне всегда нравился: черные коротко подстриженные волосы, черные брови, карие глаза, четко очерченное скуластое лицо, тонкие кости. Темно-красный свитер делал девушку еще ярче, и она, кажется, это понимала. В отличие от нашей машинистки, она печатала десятью пальцами, не глядя на клавиши - высший пилотаж, наша так не могла.

- Я быстро, - заметив, что я смотрю, Яна слегка улыбнулась. - А кто контору закрывает? Начальница, наверное?

- Как это ты умудряешься печатать и разговаривать одновременно? - я почувствовал невольное восхищение.

- Я цифры печатаю, - она передвинула каретку.

- Контору закрывает тот, кто последним уходит. Ключи сдаются сторожу на вахте, под роспись. То есть, сегодня закрываешь ты.

- Я? А вдруг что-то не так будет? Я же новенькая.

- Не бойся, - я засмеялся. - Все так. Если свет забудешь погасить, сторож зайдет и погасит. У тебя всего имущества - пишущая машинка, а документы в сейфах, не пропадут.

- А вас как зовут?

- Эрик. Только не обращайся ко мне на "вы", тоже мне, нашла взрослого.

Пронзительный звонок оповестил всех об окончании рабочего дня, и контора в три минуты опустела. Я остался, делая вид, что роюсь в бумагах.

- Тебе тоже надо задержаться? - посочувствовала Яна, заправляя очередной лист.

- Ну да. Я таблицы не закончил... - кажется, ложь вышла неубедительной, и я покраснел.

Девушка скосила на меня глаза и улыбнулась:

- Таблицы, да? Может, поможешь и дверь запереть? Это последний лист, на сегодня все.

И я согласился, оставив на потом все размышления о мотивах собственных поступков. Себя понять, наверное, сложнее, чем другого.

Были уже две вещи, за которые меня следовало выпороть, как в детстве: я украл у моей покойной матери письмо - это раз, и ничего не сделал для Глеба - это два. Что касается письма (которое так и не отыскалось), то тут все было более или менее понятно: я боялся, что мама влипнет из-за него в какую-нибудь некрасивую историю и - вполне вероятно - серьезно поссорится с "отцом". Но вот Глеб... Я обещал себе, что сделаю для него все возможное, но день за днем откладывал это до тех пор, пока не понял, что просто н е х о ч у участвовать в его судьбе. Не хочу, и все.

И вот, пожалуйста - третья вещь. Девушка, на которую я смотрел, пока она упаковывала машинку и аккуратно складывала листки, меня чем-то привлекала - меня, женатого человека!..

На улице уже стемнело, когда мы вышли из конторы, сдали ключ и двинулись по заснеженному тротуару к автобусной остановке.

- Где живешь? - поинтересовался я, стараясь, чтобы мой голос звучал беспечно.