Власть подвала

ик, тянущий твой поплавок в мутную глубь; ночной город, мертвый как остывшая сковорода; стук колес поезда, идущего за горизонтом, – всего этого я уже не увижу и не почувствую. А если увижу, то иначе – как на картинке или, хуже того, как в зоопарке или музее. Невероятно жаль. Но я совсем не жалел о людях. Я перебрал в памяти своих знакомых и слабознакомых и убедился, что мало кто из них достоин хотя бы слабого укола ностальгии. А женщины? – на каждую реальную я надевал выдуманную, как маску – и только эта маска имела для меня смысл. Они нравились мне лишь до тех пор, пока соглашались носить эти маски.

К своему телу я тоже стал относиться иначе: я даже не переместил затекшую руку. Теперь это было не совсем мое тело. Возможно, что со временем мне прийдется расстаться с ним, обменять на другое, на настоящее. Кто знает?

Не откладывая, я вернулся обратно. Она уже стояла в дверях, собираясь уходить.

– Разве ты не все узнал? – она села на пол спиной ко мне и наклонила голову. Ее поза казалась воплощением скорби.

– Что? – переспросил я. – Ты всегда говоришь в сторону от меня. И всегда разными голосами.

– Так слышнее? – сейчас голос шептал у самого моего уха, казалось, что я даже ощущаю прикосновение ее губ.

– Нормально. Я забыл спросить тебя, почему я оказался на земле. И зачем?

Было ли какое-то «зачем»?

– Не знаю. Может быть, несчастный случай. Может быть, кто-то полюбил земную женщину и родился ты.

– Я знаю свою мать и отца.

– А я говорю не о последнем поколении. Только человеческие гены рассеиваются со временем, поэтому они не имеют ценности. Твое рождение могло бы быть предопределено и тысячу лет назад. Сейчас никто не знает как, когда и почему это случилось.

– Значит, все же можно любить земную женщину?

– Я сказала «может быть». А слово «любить» имеет еще и физиологический смысл. Это все, что ты хотел сказать?

– Почти. Я хочу вернуться.

– На землю?

– Нет. Домой.

– Я тебя не держу.

– Тогда, может быть, подскажешь дорогу?

– Как? О боже мой, ты смеешься? – Она встала и выпрямилась, оставаясь спиной ко мне. – Это может быть любой из миров, а их много.

– Сколько?

– Бесконечность, выстроенная в лабиринт. Иди, попробуй.

Она сделала шаг вперед и растворилась в желтом свете, льющемся из душевой.

Когда я подошел к дверям, душевая была пуста. Над ржавой водой в лужах вился пар, как над крутым кипятком. Но из дыры веяло холодом. Одинокая капля равномерно долбила коричневый кафель.

– Эй, – позвал я, но услышал только эхо.

5

Я вошел в ближайший из боковых коридоров и сразу оказался на улице большого города. Город был обыкновенным и, на первый взгляд мало чем отличался от земного. На меня не обращали внимания, несмотря на мою экстравагантную, по местным меркам, одежду. Судя по модам, автомобилям, рекламе и сигаретам, здесь шел примерно 1960й год.

Я обернулся, пытаясь запомнить то место, в котором я вошел. Бесполезно. Я вошел прямо посреди улицы. Здесь нет ни каких ориентиров. Впрочем, мне