Власть подвала

но. Я прихожу и ничего не знаю. Несколько раз за ночь я просыпался с бьющимся сердцем. Интересно, что ни математика, ни физика в реальной жизни эмоций у меня не вызывали. Я знал их плохо и имел твердую тройку или четверку.

Единственное и главное, что интересовало меня с детства – это глубина человеческой души.

Я все же был уверен, что за мной наблюдают, тем или иным способом. Поэтому я не спешил с погружениями. Я не хотел, чтобы они это видели, входили, смотрели на экран монитора, предполагали, вычисляли, изучали, экспериментировали. То, что знаю я – это только мое. Но все же, если из подвала еще оставался хоть какой-то выход, то этот выход надо было искать не за тяжелой деревянной дверью, а там, в глубине сознания. Внешний и внутренний мир не эквивалентны: тут мир, а там, на самом деле, миры. Тут сила, а там множество сил, природу которых мы совсем не знаем.

3

Я снова нашел ее в голубом зале. Теперь она была одета как балерина и ноги ее были слишком мускулисты, чтобы казаться красивыми. Перед лицом она держала черную маску на палочке.

– Это тебе за лунный свет, – сказала она.

– Ты мстительна, как обыкновенная земная женщина.

– Я не мстительна, я расчетлива.

– Хорошо, – сказал я, – я расскажу тебе. Когда светит полная луна, небо вокруг нее отливает зеленью. Ее свет так отчетлив, что не оставляет места полутонам: все только яркое или безнадежно черное. Но, если ты движешься, одни детали становятся черными, а другими яркими. При этом свете глаза начинают видеть лучше, а белое кажется голубым.

– Еще, – сказала она.

– Луна заглядывает в окна, она туманится и мглится, она мелькает сквозь ветви, плывет на облаках и в облаках, она крадется, она выглядывает из-за ветвей, покрытых инеем, над спокойными снегами, среди звезд, окутанных паром твоего дыхания, она подсматривает за тобой, она бывает золотой, белой и красной, а иногда она печальна и бледна как мертвая; ее свет необыкновенен, он льется, он движется, он отражает твое настроение и ведет настроение за собой.

– Еще.

– Дальше могу только цитировать. Луна в головах, как пустая площадь. Луна, что твой генсек в параличе. Луна сверкает, зренье муча. Невидимкою луна освещает снег летучий. Луна как мутное пятно сквозь тучи мрачные желтела, и ты печальная сидела… Из дальних трав встает луна щитом краснеющим героя.

– Хватит, – сказала она, – остальное я могу представить. – Что ты собираешься делать дальше?

– Просить тебя о помощи.

– Безнадежно. Со мной пройдет только сделка.

– А если придумать для меня какую-то другую работу? Не знаю, понимаешь ли ты это, но для человека тяжело…

– Ты не человек, – сказала она.

– Что?

– Ты не человек. И ты никогда не был человеком. Я помолчу, а ты осознай мои слова.

Она замолчала и начала танцевать. Это был странный, очень вычурный танец без музыки. Танцуя, она не отводила маски от лица. Этот танец напоминал лунный свет, льющийся сквозь тонкую сеть белой занавески, льющийся на зрачки бессонных глаз и стекленеющий там,