Власть подвала

не считать того, что я катастрофически забываю имена, лица и номера телефонов.

– С какого возраста ты себя помнишь?

– Месяцев с девяти или десяти.

– Люди помнят себя только с трех лет. Тебя это не удивляет?

– Теперь удивляет.

– Разве ты не ощущаешь себя чужим среди людей? Разве ты не предпочитаешь обществу одиночество? Разве другие не видят, что ты отличаешься от них как белая ворона?

– Что-то вроде этого. В детстве я пытался мимикрировать. Это было бесполезно, меня быстро вычисляли. Но не я один такой.

– Не ты один? Тогда скажи, как тебе нравятся земные женщины и не предпочел бы ты лучших?

– Мне нравятся их тела.

– А души?

Я подумал.

– Иногда души, но в этом случае пол уже не имеет значения. По-моему, большинство женщин просто не имеет душ. Они имеют пустоту, заполненную модными журналами и прочей чепухой. Не каждая, но восемь из десяти. И тем приятнее встретить среди них исключение.

– Но эти исключения, нравятся ли они тебе как женщины?

– Никогда.

– И ты никогда не был влюблен?

– В детстве. В том возрасте, когда влюбляешься издалека – когда любишь за прическу, за походку, за манеру носить сумку. Когда любишь не человека, а образ.

Тогда я был влюбчив, а потом уже ничего не повторилось. Я пока надеюсь.

– Ты никогда не встретишь свою женщину на земле. Земные женщины не твоей породы.

4

Я очнулся, уже имея готовое решение в голове. Мои глаза бродили по потолку, украшенному обоями с изображениями херувимов; я смотрел на светильники в углах, слегка гудящие люминесцентные лампы, одна из которых была слишком синей; смотрел и видел все это по-другому. Так, как рыба, вытащенная из аквариума за жабры, смотрела бы сквозь толстое стекло на зеленую и медленную жизнь своих недавних сородичей, на струящиеся водоросли и пузырьки воздуха, взлетающие из-под камней.

На улиток, сидящих на стекле изнутри. Куда бы ее ни понесли и куда бы ни бросили – на сковороду или в вольный океан – сюда ей уже не вернуться. Итак, решение было готово.

Конечно, все это может быть искусным обманом. Здесь надо думать, думать и думать. Но, в самом деле, в глубине души я всегда знал ответ. Я всегда знал, что я иной крови. И, если это так, мне остается лишь найти свою родину. Я смогу ее узнать. Это тот мир, в котором люди похожи на меня. Женщины там будут безупречны, там никто не станет есть хлеб или грызть луковицу, подобно деревянному Буратино; мои способности там будут совершенно обычным делом и главное, я наконец почувствую себя дома. Была еще одна деталь, которая позволяла мне определить нужное место. В том мире обязательно должно быть что-то с периодом в сто девяносто часов или с периодом, кратным этой цифре. 190 часов – этот тот период удачи, который я вычислил для себя. Но на земле нет ни единого природного процесса, на который бы накладывалась такая цифра.

Широкие дубравы; клейкие грибы с сосновыми иглами на шляпках; скрипучая лыжня в лесу на рассвете; море, светящееся в темноте как большое фосфорное блюдце; карасик,