Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Ты ее купил?

- Подарили. То есть, отдали насовсем, за ненадобностью. Она еле ползала, но я уж довел ее до кондиции. Три месяца под ней пролежал, зато теперь катаюсь спокойно. Что прошло через мои руки, уже не ломается... Тебя дома сюрприз ждет. А что до машины, так могу научить водить, мне не жалко, и в управлении она проста. Главное - передачи научиться переключать, остальное - дело техники.

- Сюрприз?

Хиля сзади захихикала, ерзая на месте:

- Сам увидишь, что зря болтать.

Зиманский улыбнулся:

- Люблю делать людям сюрпризы. Одно плохо - не все это понимают. Помню, маленький был, в первый класс только пошел. Решил старшей сестре на день рождения что-то необычное подарить, чтобы она свои десять лет на всю жизнь запомнила. Долго думал. Это ж не так просто - найти вещь по-настоящему неожиданную, чтобы у человека глаза на лоб полезли. Сестре я нашел - подарил ей настоящий человеческий череп.

- Где взял?.. - Хиля просунула голову между нами.

- Не поверишь - в кустах валялся за городом. Сейчас-то я понимаю, что рекой, наверно, подмыло могилу, но тогда мне казалось, что череп - это нечто сверхъестественное, вроде знака свыше. А сестра, конечно, испугалась до полусмерти и давай визжать!..

- Я бы тоже испугалась.

- Ты - другое дело. Кроме как в школе, ты череп увидеть нигде не могла. А сестра моя ужастиками с детства увлекалась, я от нее такой реакции и не ждал. Ой, влетело мне!.. - Зиманский рассмеялся.

- Нашел что девочке дарить, - буркнула Хиля, усаживаясь на свое место и расправляя юбку на коленях. Я смотрел на нее, почему-то не в силах отвести взгляд, и она нахмурилась. - Что, Эрик?

- Нет... Просто ты хорошо выглядишь.

Она прерывисто вздохнула, но больше ничего не спросила. Вид у нее был недовольный и встревоженный, словно у человека, только что получившего повестку в суд и не понимающего, в чем он провинился. Наверное, я все-таки вел себя странно.

Квартира наша изменилась настолько, что в первую минуту я не понял, где нахожусь, дома или в гостях. Началось с прихожей: там висела металлическая вешалка в виде изогнувшего хобот слона, а стены были раскрашены пальмами и райскими птицами. Я даже понял, откуда это срисовано - из детской энциклопедии "Мир вокруг нас".

В комнате, улыбаясь, Хиля повернула выключатель, и я остолбенел. На ровных выбеленных стенах от пола до потолка извивался зеленый плющ, горели ярким цветом маки, анютины глазки, розы, висели гроздья дикого винограда, лезли из травы ландыши. Вокруг печки и раковины кто-то возвел прочную стену с дверью, так же раскрашенную цветами. Заглянув туда, я увидел настоящую кухню: все белое, чистое, много посуды, кафеля, здесь же - газовая колонка и плита, питающиеся от большого красного баллона, и ванна, отгороженная прозрачной занавеской. В стене у ванны виднелось маленькое, в четыре кирпича, окошко с новой рамой и цветком на подоконнике.

- Это - сюрприз? - обалдевший, я повернулся к Зиманскому, который стоял позади меня, даже не сияя, а просто тлея своей радостью.

- Не совсем, - он оглянулся на Хилю и кивнул ей. - Я же обещал тебе приемник?

- Ну, обещал. Хотя..., - я почувствовал досаду, - ты и так много для нас делаешь, какой еще приемник.

- А вот такой!

На столе, словно по мановению волшебной палочки, возникло нечто. Моя жена, улыбаясь, поставила э т о на новенькую белую скатерть и отошла на шаг, давая мне полюбоваться.

Экрана на этот раз не было, и я вздохнул с облегчением. Ничего такого не было - обычное радио, хотя и очень красивое, в блестящем серебристом корпусе с такими же блестящими, словно начищенными кнопками.

- Работает! - с плохо скрытым восторгом сказала Хиля. - Мы проверяли!

- Понятно, работает, - добродушно проворчал Зиманский. - Слава Богу, для него достаточно вашего напряжения в сети. Музыку я тоже привез, на год вам хватит удовольствий.

- Музыку? - я озадачился. - Как это: приемник - отдельно, музыка - отдельно?

- Ну да, - Зиманский включил радио в розетку, нажал какую-то кнопку, и в сверкающем корпусе открылась дверца. - Музыка вставляется сюда. Хиля, где кассеты?

Всем известно, что "кассета" - это катушка с фотопленкой, убранная в маленький цилиндрический футляр, и ничто другое. Но несколько одинаковых прямоугольных коробок, которые моя жена принесла из буфета, не имели ничего общего с фотографией, кроме, разве что, пленки внутри. Посмеиваясь, Хиля и Зиманский смотрели на мое лицо, пока я (тупо, наверное) вертел в руках одну из этих штук.

- Дай сюда, это слушать надо, а не рассматривать, - Зиманский забрал у меня вещицу, аккуратно вставил ее в устройство, закрыл дверцу и нажал кнопку.

Я ожидал чего угодно: синего свечения, картинок, а может, и того, что непонятный приемник вдруг начнет меня фотографировать. Однако - действительно заиграла музыка!

Надо сказать, по-настоящему удивляться я не умею. Всех чувств хватает минут на пять, а потом все становится на свои места. Подумаешь, коробочки с музыкой! Наука на месте не стоит, мало ли что успели изобрести, пока я валялся в бреду и смотрел многосерийные кошмары...

Песня была хорошая, очень хорошая, про любовь к Родине - я такие обожаю. Пела женщина, и в голосе ее чувствовались неподдельные эмоции, словно она не пела, а буквально жила этим.

"Я, ты, он, она - вместе целая страна,

Вместе - дружная семья..."

- Здорово, - Хиля разливала нам чай, отгоняя Ласку, которая норовила забраться на стол и понюхать поющий ящичек, - прямо как в музыкальном театре. Но это не так удобно, как пластинки. Представляешь, чтобы снова послушать песню, надо обратно пленку перематывать! А я все время на начало не попадаю, то недолет, то перелет.

- Привыкнешь, - Зиманский по-хозяйски положил себе яблочного варенья и принялся дуть на чай.

- А вообще, - Хиля уселась рядом со мной, - мне нравится. А тебе, Эрик?

Я не знал, что ответить. Сказать "нравится" - значит, немного соврать. Радио, в котором надо перематывать пленку - это как-то... А с другой стороны, и "не нравится" сказать нельзя, потому что песни одна другой лучше.

- Ничего, - я вежливо улыбнулся.

- Так я и думал! - Зиманский захохотал и хлопнул себя по коленке, испугав котенка. - "Ничего"!.. Ты, Эрик, меня приводишь в настоящее умиление.

- Ты обиделся, что ли?

- Брось. Мне весело! Я к тебе просто неравнодушен - до того ты забавное существо.

- Не надо так говорить о моем муже, - неожиданно ощетинилась Хиля, сверкнув на Зиманского глазами. - Еще раз скажешь, дам ложкой по лбу. Ты меня знаешь.

- Все, все! - он поднял руки. - Понимаешь, Эрик, мы тут как-то говорили о тебе, и я вот так же выразился - "существо". Но это же любя!

- Достаточно того, что я его люблю, - моя жена надулась, но тут же смягчилась. - Ладно, Егор. Как ты говоришь - "проехали".

Началась следующая песня, заставившая меня даже похолодеть, настолько глубок и точен бы ее смысл:

"Не думай о секундах свысока,

Настанет время - сам поймешь, наверное:

Свистят они, как пули у виска,

Мгновения, мгновения, мгновения..."

- Это вообще-то старье, - вполголоса заметил Зиманский, - но классика не стареет, верно?

- Помолчи, - я махнул на него рукой, буквально кожей впитывая каждое слово.

И Зиманский, и Хиля почтительно притихли. До самых последних аккордов они молчали, переглядываясь, и на лице моей жены то возникала, то затухала легкая, мечтательная, почти детская улыбка. Наверное, ей песня тоже понравилась - хорошую музыку она всегда любила. А может, дело было не в песне...

Потом, помню, Зиманский выключил "кассету", вставил другую, но музыка не заиграла, и минуты три мы болтали в полной тишине. Зато потом раздался щелчок, шум, и я услышал точное повторение нашего разговора! Сначала говорила Хиля, ей ответил Зиманский, и вдруг...

Это был какой-то чужой голос, мужской, но довольно высокий, как у подростка, он говорил моими словами, но это ведь был не я, совсем не я, а кто-то другой!