Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Коридор совсем опустел. Мила была здесь - и уже собиралась стартовать куда-то, повеселевшая. Меня забавляет такая порода женщин, делающих все вечно на бегу - они и спят, наверное, шевеля ногами, как кошки. Видели, наверное: коту что-то снится, и он лежит, дергая лапами? Вот такого кота и напоминала мне Мила. Вечно бегущего.

- Нашла девочку? - я решил перейти с ней на "ты", все-таки я на несколько лет старше. - Все нормально?

- Угм, угм! Нашла, то есть она сама нашлась, за статую забилась... - она на ходу весело потрепала меня по щеке, нечаянно задев ссадину. - Потом, Эрик, все потом!

- Мне нужен твой отец...

- Слушай, мне сейчас некогда, я не знаю, где мой отец, сама только от начальника вышла, а тут такая заваруха, я уж звонила, искала, только папа, наверно, занят... приходи завтра к вечеру в гости, тогда и поговорим, ладно? - она уже включила двигатели своего тела, но вдруг остановилась. - Как интересно! А ну-ка, улыбнись.

Меньше всего мне хотелось сейчас улыбаться, но я послушно растянул губы и ждал, чем все кончится.

- Интересно! - Мила удивленно хлопала глазами. - Знаешь, только не смейся, мой ребенок на тебя похож. Странно... я думала - на мужа, а она - на тебя. Разве так бывает? - глаза сделались лукавыми. - А может, мы встречались с тобой раньше?.. - смех. - Ах, извини. Лезет из меня иногда какая-то пошлость.

Я улыбнулся - на сей раз искренне:

- Прощаю - если позволишь мне еще с ней поболтать. На редкость умная девчонка. Можно сказать, спасла меня.

- Да она же где-то здесь... - Мила огляделась. - Только что была. Эй, малявка!.. Странно. Ну, наверное, играет где-то. Она всегда так. Пойду, заодно, кстати, поищу. Еще увидимся! Это ненадолго, наверное, - она махнула мне рукой и пошла быстрым шагом прочь, заглядывая по все двери подряд.

Я остался в коридоре один и сразу, не успев еще забыть смешливых глаз Милы, увидел первого постороннего.

Позже я не раз вспомню этот момент встречи с ч у ж и м: он выскочил из двери с табличкой "Лаборатория высоких частот", посмотрел налево, направо, словно собирался переходить дорогу, и рванул прочь, роясь на бегу в карманах. На нем были странные штаны - синие, из плотной ткани, и такая же куртка, только с черным меховым воротником. Я успел разглядеть очки на его встревоженном, каком-то смазанном лице, и полосатый свитер, поверх которого, на груди, болталось в черном чехле что-то непонятное - прибор с антенной, совсем небольшого размера, буквально с пачку сигарет.

- Эй! Стой! - я побежал за ним, почти не надеясь догнать - с одним-то глазом. - Стой! Ты что здесь делаешь?!..

В том, что он - посторонний, я нисколько не сомневался, слишком уж необычно он выглядел. Дело даже не в одежде, просто взгляд у него был странный, диковато-ошарашенный, как у человека, впервые оказавшегося в незнакомом месте.

- Стой!

Мы вылетели за поворот коридора, миновали статую Основоположника с опустевшим дежурным столом, и незнакомец неожиданно завозился у какой-то низкой двери, похожей на служебный вход для электриков. Это и был служебный вход - я добежал до него как раз в тот момент, когда дверца хлопнула у меня перед носом, явив табличку: "Посторонним вход воспрещен!". Дернул - не подалась, заперли изнутри. Я приложил ухо: там убегали, звонко стуча подошвами по бетону.

Я выпрямился, еще задыхаясь. Никого вокруг не было, ни одной души, и никто не высунулся на мои крики. Я скорее почувствовал, чем понял - подвал опустел, всех собрали в каком-то другом месте, бросив меня здесь одного.

А девочка?.. Мила нашла ее и снова потеряла. Вечно бегущая мама и вечно теряющийся ребенок - интересное сочетание. Но где она сейчас?

Я вернулся на прежнее место, к кабинету триста семь, и заглянул. Комната была пуста, на столе россыпью валялись цветные карандаши и лежал детский рисунок: три фигурки, две больших и одна маленькая, стоят, взявшись за руки, а вокруг них только красные флаги и солнце.

- Маленькая! - позвал я, спохватившись, что не знаю, как зовут девчушку. - Ты где?..

Ответом была глухая тишина. Даже Борис куда-то делся.

Постояв над рисунком, я взял его в руки, и тут же мгновенная картинка прошила мой мозг насквозь, словно удар током: лицо Милы с закрытыми глазами, голова по белой подушке катается туда-сюда, и выражение то ли страдания, то ли удовольствия на этом молодом симпатичном лице как-то связано со мной...

Включилась трансляция, и ее голос (продолжение картинки) громко, задыхаясь, умоляюще проговорил:

- Папа, отзовись, это Мила! Папа, пожалуйста! Где все? Где ты?.. Папа, это Мила, позвони на Центральный!..

Я замер. Предчувствие опасности заставило мое тело окаменеть - опасности, которую я не понимал. Что-то произошло, какая-то мощная машина сошла с дороги и ухнула в кювет, а я ничего не мог сделать, только стоять и слушать, как Мила умоляет сначала отца, а потом хоть кого-нибудь ответить.

Потом я очнулся и положил рисунок на место. Надо идти наверх, там Трубин, Полина, там висит на вешалке моя одежда, да там просто - небо, раннее утро (часы на стене показывали половину шестого), люди, наконец.

Возле лифта, прямо на полу, валялись несколько листков с машинописным текстом, я поднял один из них и прочел заглавие: "Приложение Љ 5 к Моральному кодексу, дополненная выписка", а ниже, строго по пунктам, было расписано, как можно и нельзя вести себя на рабочем месте. Мне врезалась в память одна строчка: "Попытка использования непричастных к основному служебному процессу лиц в целях улучшения своего должностного положения или для материальной выгоды квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Штрауса-Ромме в течение трех-пяти месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания как уголовно наказуемого действия". Я усмехнулся. Написано было немного неуклюже, но удивительно точно - если вспомнить Голеса.

Нажимая кнопку вызова, я все еще читал. Там было и обо мне: "Сообщение кому-либо информации, касающейся третьих лиц и содержащей сведения, ложно порочащие этих лиц, квалифицируется как аморальный проступок третьей степени. В зависимости от причин требует психологической обработки по методу Вышковского в течение шести-восьми месяцев либо передачи в ведение Управления Дознания в случае, если сообщенная информация реально повредила упомянутым третьим лицам".

Вот-вот, в зависимости от причин...

Гудения лифта все не доносилось. Я стукнул по кнопке, прислушался. Ничего.

Интересно, в чем заключается этот метод Вышковского? Электрошок какой-нибудь, чтобы неповадно врать было? Или долгие беседы с умным доктором в обшитой пористой резиной комнатке, в которой можно кричать, сколько угодно - все равно никто не услышит?..

Я представил себя в этой самой комнатке и ужаснулся. Ведь справедливо будет, заслужил я такую кару, а все равно жутко, и думать об этом не хочется...

Из недр коридора донесся топот, хлопнула дверь, и все стихло. Значит, в подвале все же кто-то есть?

Я снова прислушался. Гудения не было. Лифт мертво стоял где-то между этажами, сломанный или специально выключенный, чтобы никто не мог выбраться из этого царства одинаковых дверей и белого безжизненного света. Хорошо еще, не все двери заперты, а в комнатах есть телефоны - к одному из них, все в ту же триста седьмую, я и направился, настороженно озираясь и ожидая каждую минуту сюрприза. Незнакомого лица, например.

На Центральном долго не отвечали, и телефонистка с профессионально равнодушным голосом уже начала было объяснять мне, что номер "временно не задействован", как вдруг новый голос прорвался сквозь ее плавную безликую речь и заорал:

- Эрик!..

Вежливая девица сразу отключилась.

- Да, да, это я! Мила - ты?

- Ну, а кто еще! - она то ли рыдала, то ли смеялась от радости. - А я в шкафу сижу, пока выбралась, пока подошла...