Холм демонов

- На третьем этаже.

- О, ну так мы с вами соседи!

Расплатившись "лягушечьим" золотым и щедро оставив сдачу половому, Василий с чувством облегчения покинул тесную и душноватую обеденную залу. Отец Нифонт черной тенью следовал за ним.

***

- Ну, что там слышно? - спросил атаман разбойников у лежащего на дороге подручного, прижимавшегося ухом к земле.

- Что-то едет, Петрович. Что-то большое и тяжелое.

- Ага, золотишко везут. Сердцем чую, - радостно потер ручки атаман. Эх, славно пограбим! Откуда они едут - со стороны Царь-Города али Белой Пущи?

- Из Царь-Города, - уверенно ответил слухач.

Соловей Петрович лихо свистнул в два пальца, и из придорожных кустов посыпались лиходеи в кафтанах с чужого плеча и сапогах с чужой ноги.

Последней выбралась на дорогу девица в мужской одежде и с цигаркой в зубах:

- Ну что, Петрович, грабить будем как в прошлый раз?

- Молча-а-ать! - заверещал грозный атаман.

- Петрович, а насиловать будем? - с надеждой спросил длинный разбойник.

- Молчи, дурень, - топнул ногой главарь, - мы не какие-нибудь там, понимаешь, а мы того-этого. Токмо за справедливость. Все поделить и раздать народу. Вот.

- А я считаю, что насилие - это есть способ восстановления сословной справедливости, - процедила сквозь зубы девица с цигаркой.

- Начиталась книжек, - сплюнул в придорожную пыль Петрович. - Шибко грамотная, да?

Но тут дебаты были прерваны появлением кареты. Лиходеи радостно бросились ей навстречу и, схватив лошадей за уздцы, остановили экипаж.

- А ну вылезай! - радостно взвизгнул атаман.

Дверца кареты распахнулась, и оттуда появилась огромная мрачная фигура майора Селезня.

- А, Петрович! - нехорошо ухмыльнулся майор. - Давно, засранец, по шее не получал?

При этих словах всю шайку смело с дороги, как не бывало. И грозный атаман, оставшись один на один с Селезнем, сиротливо заозирался по сторонам.

- Грабить буду, - шепотом проблеял Петрович, и на глазах у него навернулись слезы. - Токмо справедливости для.

- Не умеешь грабить - не труди задницу. А то в штаны наложишь, - выдал дежурный афоризм Александр Иваныч. И, схватив разбойника за портки, зашвырнул его в придорожную крапиву. - Трогай! - гаркнул майор, и карета покатила дальше.

Через некоторое время из крапивы выполз атаман. Его банда уже стояла на дороге и скорбно наблюдала, как Петрович, размазывая кулаком сопли, вытаскивал из штанов репьи.

- Ну, как ты, Петрович? - участливо спросил длинный душегуб.

- Всех зарежу!! - внезапно взвился предводитель. - Всех убью! Горло перережу! Кровь выпущу!

- А потом изнасилуем? - с надеждой вопросил длинный.

- Молчать, предатели! - взвизгнул атаман.

- Все молчать да молчать, - сплюнула девица с цигаркой. - Молчание, говорят, золото, а у нас опять хрен с маслом.

Петрович уже не стал препираться, а лишь, устало махнув рукой, побрел в лес.

***

Здание одного из крупнейших ново-мангазейских постоялых дворов, где остановились Василий и его спутники, было составлено из нескольких соседних строений, когда-то в прошлом не имевших друг к другу никакого отношения, и потому изобиловало разного рода коридорами и переходами, разобраться в которых не всегда могли даже сами служители, не говоря уже о постояльцах.

Например, для того чтобы попасть из основного, двухэтажного, здания, где на первом этаже находилась обеденная зала, до третьего этажа, где располагались гостевые горницы, нужно было подняться на крышу, а затем пройти по мостику, представлявшему из себя довольно широкую и крепкую доску, вдоль которой с одной стороны была подвешена веревка - за нее постояльцы могли держаться, если дул ветер или если они не были уверены в себе, особенно после употребления крепких напитков.

- Когда я тут первый раз шел, то было малость не по себе, - признался отец Нифонт во время перехода через мостик, - но потом пообвыкся, и ничего.

- А я еще покамест не привык, - озабоченно пробормотал Дубов, старательно держась за поручень.

Комнаты для гостей на третьем этаже располагались вдоль длинного коридора, и номер отца Нифонта находился напротив, почти дверь в дверь от комнаты, где поселился Василий со своими скоморохами.

Священник поворочал в замке огромным ключом, дверь отворилась, и они вошли внутрь.

- Прошу за стол, - радушно пригласил отец Нифонт. - Не желаете ли винца отведать?

- Да нет, вообще-то я не пью, - стал отказываться детектив.

- A я разве пью? - возразил священник, подавая на стол глиняный кувшин и две кружки. - Да не бойтесь, Савватей Пахомыч, это собственного изготовления, а не какой-нибудь кьяпс.

- Что-что? - не понял Василий.

- Ну, кьяпс, это такое крепкое заморское вино, - пояснил отец Нифонт. У нас в Каменке его зовут еще мухобойкой, и название вполне соответствует сущности. А это... Да вы сами попробуйте!

Василий отпил из кружки - действительно, вино оказалось некрепким и очень приятным на вкус, от него отдавало яблоками, смородиной и какими-то полевыми травами.

- Отец Нифонт, так вы начали рассказывать о своем родственнике, вспомнил Дубов. Священник немного помрачнел:

- Да, это мой племянник Евлампий, сын сестры. Очень смышленый был парнишка, я его прочил по духовной части, глядишь, дослужился бы до дьякона, а то и до священного сана, я даже надеялся, что со временем он заменит меня.

Но увы - Евлампий решил пойти по воинской части, подался в столицу, а потом сюда, в Новую Мангазею...

- То есть в дружину к воеводе Афанасию, - уточнил Дубов.

- Ну да. Поначалу у него все шло хорошо, он присылал нам письма, где описывал свою службу, но потом сообщил, что решил выйти в отставку и заняться торговлей - да вы сами видите, что здесь даже сам воздух дышит стяжательством.

- Ну, отчего же, - возразил Василий, - ведь именно благодаря торговле Мангазея так поднялась. Иначе была бы таким же сонным царством, как наша столица.

- Так-то оно, конечно, так, - огладил волнистую бороду отец Нифонт, да только для Евлампия все это боком вышло. Поначалу до нас дошли слухи, будто не по своей воле он войско покинул, а что выставили его оттуда за какую-то провинность. А потом письма стали приходить все реже, и мы чувствовали, что он чего-то недоговаривает. Чего-то скрывает. А в одной весточке Евлампий писал, что скоро разбогатеет и пришлет родителям кучу денег. Но это было последнее послание - с тех пор от него ни слуху, ни духу.