Лекции (СИ)

Далеко за его спиной, за машиной, метрах, наверное, в сорока, стояли пять человек: двое из экспедиции, трое встречающих. Александер закрыл глаза - ах, если бы это помогало отсекать ощущения - и пытался понять, что за существа их встречают. Очень долго не верилось, что это люди, настолько ощущения от их тел и отголоски мыслей не похожи на то, чем живет Пустыня. Двое из них, как ни странно, женщины. Одна показалась рашаду больной, но за её спиной виднелась тень Тёмной Госпожи, а это верный знак.

Алекс выдернул из кузова свою трость и прошёл к горным жителям. Да, женщина хороша: наверняка сможет выносить и родить ребенка. Чуть более мускулиста, чем следует, и отчего-то бледна, не было бы проблем с кровью. Рашад задумался, перебирая своё поколение и следующее за ним: он помнил троих, кто мог дать жизнеспособное потомство.

-- Вот эта подойдёт, -- Александер указал на одну из женщин, темноволосую, в штанах и с каким-то оружием на поясе. -- А вторую лучше не брать.

Тишина длилась одно или два мгновения. Потом все заговорили одновременно, языки смешались, одновременно возмущение и обида: оказывается, горные неплохо знают наречие Пустыни.

А ещё минуту спустя Алекс упал на землю, неловко отводя ладонь от разбитого носа. На щебень закапала кровь. Мужчина успел порадоваться, что боль от удара отвлекает от видений, и уплыл в обморок.

* * *

Он очнулся, и незнакомое небо смотрело на него. Он проглотил несколько таблеток нового обезболивающего, которое кто-то вложил ему в ладонь, и небо стало просто небом. Правда, люди рядом тоже сразу стали сложными и непонятными: как можно общаться, не зная, что чувствует собеседник?

В небе гроздьями вспыхивали огромные яркие звёзды.

-- Что ты натворил, ты, песчаная змея?

-- Не сравнивай меня с этими благородными созданиями. Они ведь наверняка не совершают таких глупых поступков, да?

-- Да! Песчаные змеи не говорят в племени с матриархатом, что готовы забрать их посла!

-- С воинственным матриархатом, хочу сказать.

Александер провёл ладонью рядом с разбитым носом. Кровь давно остановилась, на лице была какая-то повязка, из-за отёка не полностью открывался левый глаз.

-- Ты остался жив, так что здесь нормальный матриархат. Но что я хочу тебе сказать, главное достояние экспедиции ты наше... Думай, перед тем как говорить.

-- Ханнам, мой дорогой брат, -- Алекс задумался перед следующей фразой, ведь приходилось объяснять очевидные вещи, -- Ханнам, все, кто ещё может называться рашадами, больны и отвратительны характером. Не то чтобы мы не хотим тебе помочь, часто мы просто не помним о том, что кто-то просил молчать. Так заведено: всем, кроме цели существования, можно пренебречь. Каждый из полудюжины рашадов, которых ты сюда затащил, будет искать фертильных особей, совместимых с нами, и не будет об этом молчать.

Небо было чистым и ослепительно прозрачным, наконец на его тёмном бархате ясно просматривался Млечный Путь. В воздухе не было пыли.

Александер, цепляясь за протянутую руку Ханнама, слез с кузова и встал рядом с главой их миссии.

-- Мой дорогой брат, -- у них был только один общий предок три поколения назад и совсем разные ветви развития, но рашад не мог отвязаться от этой фразы. -- Мне заночевать в машине, или ты покажешь отведенные нам жилища?

-- Откуда такая покладистость? -- Спросил яссир, бездумно вглядываясь в тёмную громаду горы.

-- Хорошие таблетки. Давай ты быстрее покажешь мне дом и пойдёшь выполнять посольские дела.

-- И никаких запретов на секс?

-- Если это для тебя единственный способ решать дипломатические конфликты.

-- Сам бы шёл и решал, змея.

Александер рассмеялся. Завтра дипмиссии яссиров придётся охранять злых и жадных до крови рашадов. Или охранять жителей от рашадов, но вероятность этого невысока.

Молитвенные практики

Домики в горах каменные, тёмные, неуютные, будто выросшие из скалы или, наоборот, в неё вросшие. Слава прогрессу, уже несколько сотен лет людей Пустыни размещали в маленьких строениях на одного, а не в общинных домах. Слава дипломатическим отношениям, Ханнаму не приходилось ночевать одному.

В первый раз пришлось долго объяснять, что от него никакой репродуктивной пользы для деревни, что это никак не повлияет на подарки от пустынных жителей, что он, наконец, просто приехал на разведку. Что идея секса ради политических решений, как бы сказать, немного не вписывается в идеологические нормы его народа, что его боги неодобрительно смотрят на секс без цели (что он нёс?), что, в конце концов, он не хочет сейчас тесных телесных контактов!

Ханнам шумно выдыхал тем вечером - к иблису, он яссир, он самый нормальный в своём третьем поколении; и пустыня пройдена без бури и раскрошенных бусин, надо вознести хвалу богам.

Наутро вздохнул, что Безымянному Богу хвалу возносят не так, и больше об этом не думал.

В каждую следующую миссию он только кратко напоминает про репродуктивную пользу... про репродуктивное бездействие. К седьмому году поездок и девятую подряд встречу с послом он перестаёт рассказывать одно и то же.

Он приезжает, швыряет в угол светодиодный фонарь - перепало от щедрот с чудом сохранившихся складов, снимает все свои одежды и аккуратной стопкой складывает в углу. Сложнее всего снимать платок, но сам воздух подсказывает: здесь безопасно, здесь нет пыли, здесь не отравишься от одного неосторожного вдоха. На его запястьях всегда остаются четки (с каждым годом бусин там всё меньше) и несколько нитяных браслетов, подаренных кем-то в юности. Глупая привычка, думает Ханнам, когда смотрит на свои руки. Несколько лет назад на левой руке как-то оказался кожаный браслет, характерный для этих мест, и его Ханнам тоже не снимает, тоже, думает, глупая привычка.

Комната небольшая, помост кровати занимает две её трети. Ханнам уже привычно перекладывает мех и шерстяное одеяло к краю кровати, вытягивается на хлопковых простынях. Фонарь раскидывает синие блики по потолку, в этом неверном свете видны только очертания тела.

Из-за плотной шторы, разделяющей два помещения дома, выходит женщина, два шага - и она ложится на постель рядом с Ханнамом, параллельно его телу. Ее рука ложится на его ладонь, пальцы соприкасаются.

Первые - минуты? часы? - все сосредоточено на движении пальцев. Большой палец осторожно оглаживает костяшки чужой руки, медленно и твёрдо. Шершавая подушечка запинается о ноготь. Медленно движения перемещаются в центр ладони, мужчина пытается процарапать там что-то, религиозный символ или древнюю букву. Пальцы путаются, встречаются, две ладони чуть не дерутся за главенство. Кто-то из двоих наконец не выдерживает, поворачивает ладонь, прижимает руку партнера. Минуту спустя опять: исследовать ногтями запястье, проводить с усилием и медленно, пытаясь запомнить и так выученное наизусть. Иногда на руках прибавляется шрамов. Тогда пальцы останавливаются, касания становятся мягче и легче.

Руки и ладони мало. Мужчина вырисовывает, выпрашивает разрешения на чужом запястье; переворачивается и нависает сверху. Начинает оглаживать плечи, ногтями процарапывает ключицы, проводит по бокам и мускулистому животу.

Движения становятся хаотичнее, в них всё меньше договора и исследования, всё больше танца и, наверное, страсти. Каждый раз Ханнаму в этот момент кажется, что в синих тенях стоит Тёмная Госпожа.

Он склоняется вниз и целует горло женщины. Сухо касается губами кожи. Она что-то выдыхает в его плечо, этот выдох тёплый и мокрый, и это до сих пор настолько непривычно, что продирает дрожью. Ханнам проводит губами над кожей, в считанных миллиметрах, следом ведёт пальцами.

У неё большая и тяжёлая грудь, которую удобно охватить ладонью, у неё твердый живот, у неё узкие бёдра, у неё бледная, бледная кожа. Ханнам дышит в пупок, его ладони прижаты к животу женщины, он сам давно сполз к её ногам.

Почти всегда в этот момент женщина заметно расслабляется, чуть сгибает колени, двигает тазом вверх. Ханнам, дитя пустыни, чувствует влагу, слизывает, его рот наполняется слюной.