Сломанная вселенная (СИ)

– Максим! Пора завтракать! — донеслось из бесконечно далекой кухни. Это был голос матери.

– Сейчас…

Он поднялся, небрежно заправил кровать, подошел к окну и, раздвинув неповоротливые портьеры, подставил свое лицо освежающим лучам.

– Здравствуй, круглое солнце!

На улице вовсю бежали ручьи — посланцы ранней весны, разрезая землю многими искрящимися ленточками и, если бы не шум взбудораженной детворы, можно было б услышать журчание их мелодии. Впрочем, этот недостаток восполняли поющие скворцы, что расселись на ветвях яблони. Все кружилось, все суетилось…

Минут пять Максим впитывал в себя образы того мира, что находился за окном, затем тревожно вздохнул, обнаружив в области сердца сжавшуюся в комок печаль, почти физически ощутимую боль: такую тихую, ненавязчивую, но вместе с тем не дающую ни минуты душевного покоя. Что-то там давило, мешало, сжимало сосуды, точно в грудной клетке на самом деле болезнетворной занозой сидело некое инородное тело. Не помогало ни пение скворцов, ни ранняя весна, ни те жизнерадостные бумажные кораблики, что плавали в зыбких лужах.

Тоска… Хандра… Сплин… Три ипостаси одного явления, именуемого угнетением духа. И веселые краски нарождающегося дня были совершенно бессильны исцелить от этого внутреннего наваждения. Он глянул на кровать, где все еще валялся неубранный нейроинтерфейс и задумчиво покачал головой.

Конечно, причина в Грезах… Последние ночи они становились более тревожными и неспокойными, рождая массу переживаний, преследующих даже днем. Хотя, находясь в Грезах, он совершенно забывал обо всем, что творится в настоящем мире: в его родном городе Новосибирске, в стране и даже на планете Земля, но вернувшись в него, почти дословно помнил все свои запрограммированные сны. Перед мысленным взором еще долго проплывали контрастирующие на фоне обычных стен образы: лицо принцессы… господин Философ с поднятым вверх жезлом… Придумаем, несомненно, рядом со своей бесконечностроящейся башней… Образы вспыхивали, будто вмиг освещенные факелом, и тут же гасли, оставляя взору лишь красивые обои, окна да гарнитур комнаты.

– Максим! Иди есть1 Все готово!

– Да сейчас я! Сейчас!

Вместо этого он подошел к проигрывателю Снов — громоздкому агрегату, занимающему чуть ли не весь его детский угол, потрогал его руками, затем нажал кнопку на дисководе. Репродуктор миров слегка загудел и изверг из своей внутренности quantum-DVD, по внешнему виду более похожий на древнюю виниловую пластинку черного цвета, которая мягко опустилась прямо в руки. На ней было написано по-английски и по-русски: «НОЧНЫЕ ГРЕЗЫ. Фирма заказных сновидений.». Далее шел рекламный текст: «Отныне и на всю оставшуюся жизнь! Ваши сны не будут более хаотичным нагромождением кошмаров, мрачных воспоминаний и бессмыслицы! Новейшее достижение российских ученых! Убедитесь, что во снах тоже можно жить!».

– Убедился… — вяло пробормотал Максим себе под нос.

Он долго разглядывал пластинку, поворачивая ее разными углами к солнечным лучам, наблюдая на экзотичную игру искривленных линий света и не переставая удивляться: каким образом на ней умещается целое Мироздание? Ровно неделю назад в его комнате появилось это сложнейшее электронное чудовище — последнее чудо компьютерной техники из Академгородка. И уже семь ночей подряд сны и впрямь перестали быть неразборчивыми, бессвязными и бредовыми абстракциями, коими довольствовались люди с тех самых пор, как вообще стали людьми.

Сидя за утреннем столом рядом с отцом и матерью, он почти не чувствовал вкуса пищи, лениво ковыряясь в своей тарелке и нехотя отвечая на пустяковые вопросы.

– …да что с тобой сегодня?! Проснись ты наконец! — крик матери зыбкой вибрацией проник даже внутрь тела. — Я спрашиваю, какая у вас была последняя тема по истории?

– Это… кажется, конец династия Рюриковичей…

– Я разговаривала с Ниной Ивановной, что-то она о тебе последнее время плохо отзывается. Можно закрыть глаза на математику, физику, но по этому предмету я выбью из тебя пятерку! Давай рассказывай, что учил!

Максим почти не уловил смысла вопроса, но все же ответил:

– Они все так опечалились…

– Кто? Рюриковичи? К концу царствования?

Самовар перестал шуметь и булькающее заурчал, испуская под самый потолок свежие облака пара.

– Ты меня слышишь?!

– Когда я им сказал, что весь их мир — лишь выдумка, мнимость, они очень огорчились… Лучше бы я молчал.

Мать настороженно прислушалась, отодвигая от себя пустую тарелку.

– Не понимаю, кому ты что сказал?..

Максим поздно понял, что ляпнул лишнего, и совсем не к месту. Когда до нее дошел смысл этих слов, лицо ее так резко переменилось, словно с него вдруг слетела маска. Она со злостью стукнула по столу:

– Ты помешался на своих сновидениях! Я скажу отцу, чтобы он выволок этот чертов проигрыватель из нашего дома! Совсем с ума сходишь!

Максим сконфузился, уткнув свой взор в кружку с чаем. Ну кто его тянул за язык? Непреклонный характер матери он знал так хорошо, что при всякой угрозе был уверен — она не останется неосуществленной.

– Отец! Да поговори ты с сыном наконец!

Глава семейства, доселе не изрекший ни слова, будто его здесь и не было, положил свою большую ладонь сыну на плечо и наставительно произнес:

– Послушай, приятель… — это мягкое обращение «приятель» вместо обычного «сынок» можно смело расценивать как бранное слово, потому что браниться по-настоящему отец просто не умел, да и голос повышал лишь в крайне редких случаях. — Те, о ком ты говоришь, не способны печалиться в той же степени, как не способны чему-либо радоваться… Они вообще не могут чувствовать… Их нет, как нет и того мира, в который ты отправляешься по ночам. Я же тебе рассказывал, как все происходит. Транслирующий луч считывает информацию с дорожки диска и посылает ее на нейроинтерфейс, тот в свою очередь общается с твоим подсознанием, где возникают запрограммированные трехмерные образы, движимые скриптами и во многом регулируемые твоими личными фантазиями. Вокруг тебя создается вымышленный мир, который является ничем иным, как обыкновенным сном… Да, чуточку более реалистичным и столь же чуточку более логически закономерным. Но суть то от этого не меняется. Ведь я сам лично принимал участие в написании программы. Так что успокойся и допивай свой чай.

– И хорошо учи историю! — добавила мать. — Не пойму, почему этот чертов эксперимент необходимо было проводить на нашем сыне?! Я сама схожу в ваш институт и всем им дам нагоняй!

– Не волнуйся, дорогая. Все наши сотрудники, в том числе многие их дети уже видели программируемые сны. Убеждаю тебя, это абсолютно безвредно. Ты даже не представляешь, какой рывок в технологиях мы только что совершили! Все-таки успели раньше американской фирмы «Worlddreams»! Только бы… не воспринимал он все это всерьез.

Внезапный бой настенных часов придал произнесенным словам некую торжественность, словно подтверждая: «дау-у… дау-у… так оно и есть». Бой прекратился, оставив лишь тихое постукивание маятника. Маятник не знал покоя ни днем, ни ночью, ни единой минуты дня или ночи. Его тиканье до того вжилось в сознание, что абсолютная тишина, без этого монотонного тиканья, была уже сложновообразима.

Максим хмуро молчал. Все было понятно. Несомненно, все это верно, но в душе почему-то засела невыразимая тоска, делающая эти научные истины мрачными, печальными и никчемными. Он встал из-за стола и удалился в свою комнату, желая поскорее отделаться от назойливых родителей.

Блаженное одиночество несколько успокоило взбудораженные чувства, а ненавязчивые образы всех предметов, составляющих интерьер комнаты, были лучшими собеседниками в его размышлениях. Впрочем, здесь он был не таким уж одиноким…

Максим нырнул под кровать и вытащил оттуда большую квадратную фанеру, на которой разноцветными скульптурками стояли вылепленные из пластилина фигуры. В углу фанеры торчали в разные стороны тонкие окрашенные прутики — подобие Центра Мироздания. Правда ось Z получилась несколько искривленной и скорее напоминала обыкновенное растение, чем в общем-то и являлась. Недалеко от нее была вылеплена хижина Милеуса, а рядом — сам ее хозяин, нагнувшийся, чтобы собирать свежие ягоды. Далее стоял Придумаем в застывшей позе непревзойденного мечтателя. Голова его была вскинута кверху, и его пластилиновый взгляд устремлялся прямо в потолок реальной комнаты из реального мира. В его легендарной башне Максим, конечно же, не стал лепить такое огромное количество этажей, ограничившись лишь четырьмя. Но если фанеру поставить в угол комнаты и глядеть на эту башню с расстояния, особенно в вечерних сумерках, то она точь-в-точь выглядела как настоящая… то есть как мнимая.