Труллион (Аластор 2262)

«Джанно Акадий дома?»

Снова пауза и тихий ответ: «Его нет».

«Где он?»

Пауза, приглушенный безразличный голос: «В Вельгене».

Глиннес включил пульсор на полную мощность и помчался, с шипением рассекая воду, обратно через Млатозвонную заводь, вниз по течению Заура и к острову Рэйбендери по Фарванскому рукаву. У него в окнах тоже было темно — Глэй еще не вернулся. Глиннес пришвартовал лодку, взял портфель, поднялся на веранду, зашел в комнату и позвонил Гильвегам. На вызов ответила Варелла, одна из младших дочерей Ао. Дома были только дети — все остальные пошли «повидаться с друзьями», занимались звездочтением, где-то выпивали или поехали в Вельген смотреть на казни. Девочка не могла ничего точно сказать.

Глиннес погасил экран, спрятал портфель в толще тростниковой кровли и, бросившись на постель, почти мгновенно уснул.

Наступило безоблачное, хрустально-прозрачное утро. Теплый бриз морщил мелкой рябью Амбальский плес, небо поражало редкостной лавандовой глубиной.

Глиннес торопливо позавтракал тем, что попалось под руку на кухне, и попробовал позвонить Акадию. Телефон ментора молчал. Через несколько минут под верандой остановилась лодка — Глэй выпрыгнул на причал. Глиннес вышел навстречу. Поднимавшийся по тропе Глэй сразу остановился и внимательно рассмотрел Глиннеса с головы до ног: «В чем причина торжества?»

«Мы можем выкупить Амбаль у Касагейва, хоть сейчас. Я достал деньги».

Глэй взглянул на остров Амбаль, красовавшийся в свежих утренних лучах за сверкающим плесом: «Как знаешь. Я бы на твоем месте сперва позвонил ему».

«Зачем?»

«Чтобы предупредить».

«Я не обязан ни о чем его предупреждать», — заявил Глиннес. Тем не менее, он подошел к телефону. На экране возникло лицо Люта Касагейва, спросившее стальным тоном: «Что вам угодно?»

«Я могу отдать двенадцать тысяч озолей, — ответил Глиннес, — и хотел бы немедленно аннулировать договор о продаже. Если вас это не затруднит, я приеду сию минуту и привезу деньги».

«Аннулировать договор может только законный владелец».

«Каковым я и являюсь».

«Владелец — Шайра Хульден. Допускаю, что он вправе расторгнуть сделку, если таково его желание».

«Сегодня вы получите заверенное письменное показание, подтверждающее кончину моего брата».

«Неужели? Заверенное — кем?»

«Джанно Акадием, уполномоченным выполнять обязанности ментора в нашей префектуре и выслушавшим признание убийцы в присутствии двух свидетелей».

«Ах, даже так!» — усмехнулся Касагейв и выключил экран.

Глиннес с недоумением повернулся к Глэю: «Честно говоря, не ожидал такой реакции. Похоже на то, что перспектива выселения его нисколько не беспокоит».

Глэй пожал плечами: «А что ему беспокоиться? Акадий в тюрьме. Если Совет лордов окажет достаточное давление, его ждет прутаншир. Любые показания, заверенные Акадием, недействительны».

Глиннес обратил лицо к небу, возмущенно поднимая руки, и воскликнул: «Что за напасть? Никого никогда неудача не преследовала с таким постоянством!»

Глэй молча отвернулся и пошел спать.

Глубоко задумавшись, Глиннес мерил шагами веранду. Прошло несколько минут. Глиннес неразборчиво выругался, раздраженными шагами спустился к лодке и направился на запад.

Через час он прибыл в Вельген и с большим трудом нашел свободное место у причала — сегодня в город съехалось необычайное множество любопытствующих. На площади полным ходом шли приготовления к казни. Горожане и селяне толпились у прилавков и пивных, то и дело поглядывая на прутаншир, где рабочие налаживали зубчатую передачу громоздкого механизма, назначение которого Глиннес не мог себе уяснить. Он остановился, чтобы расспросить старика, опиравшегося на посох: «Что это там, на прутаншире?»

«А, Филидиче опять дурака валяет! — долгожитель сплюнул на мостовую. — Его хлебом не корми, подавай всякие новшества! Если бы они еще работали как следует — так нет же! Шестьдесят два пирата ждут казни, а вчера за весь день успели перемолоть только одного. Обещают сегодня все отремонтировать. Мудрят, пыль в глаза пускают. Сколько живу на этом свете, всегда обходились дыбой да котлом, и все были счастливы».

В полицейском управлении Глиннесу сказали, что главного констебля Филидиче нет и в ближайшее время не будет. Глиннес попросил свидания с Джанно Акадием, но ему отказали — сегодня посетителей в тюрьму не пускали.

Вернувшись на площадь, Глиннес сел за столик в тенистой садовой пивной под гостиницей «Доблестный св. Гамбринус» — там, где когда-то (как ему казалось, давным-давно) они беседовали с Джуниусом Фарфаном. Заказав стаканчик тминной водки, он залпом проглотил огненную жидкость. Все силы судьбы будто сговорились помешать осуществлению его планов! Он держал в руках доказательство смерти старшего брата — но потерял деньги. Теперь он приобрел деньги — и не мог доказать, что Шайра умер. Свидетель, заверивший признание убийцы, сидел в тюрьме. Убийца, Ванг Дроссет, погиб в кровавой стычке с фаншерами.

Что теперь? Что делать? Тридцать миллионов озолей! Глупая шутка. Передать деньги главному констеблю Филидиче? Мерлинги найдут им лучшее применение! Глиннес подозвал официанта и заказал еще тминной водки, после чего обратил ненавидящий взгляд на прутаншир, видневшийся в проеме живой изгороди. Для того, чтобы спасти Акадия, приходилось пожертвовать деньгами — несмотря на то, что ментору предъявили смехотворные, липовые обвинения...

Прутаншир загородила тень — прохожий задержался, заглядывая в пивную. Сидя лицом к солнцу, Глиннес видел только силуэт среднего роста, но что-то в подчеркнуто скромной, вежливой позе прохожего заставило его внимательно присмотреться. Ощутив внезапный прилив энергии, Глиннес приветственно поднял руку. Прохожий это заметил и зашел в пивную. Глиннес уже спешил навстречу: «Риль Шерматц, если не ошибаюсь? Я — Глиннес Хульден, приятель ментора Акадия».

«Да, конечно! Я вас хорошо помню, — поклонился Шерматц. — Как поживает Акадий?»

Официант принес тминную водку, и Глиннес жестом пригласил Шерматца взять стаканчик: «Когда вы услышите, что я скажу, вам может потребоваться глоток чего-нибудь покрепче... Вы не знаете, что произошло?»

«Только что вернулся из Морильи. О каком происшествии вы говорите?»

Возбужденный удачным стечением обстоятельств и водкой, Глиннес описывал ситуацию в несколько утрированных тонах: «Акадия бросили в темницу. Ему вменяют в вину крупную кражу, и лорды, судя по всему, добьются вынесения приговора — а тогда Акадия пропустят через зубчатые колеса мясорубки, сооружаемой на прутаншире».

«Очень жаль! — показав, что пьет за здоровье собеседника, Риль Шерматц поднес стаканчик к губам. — Акадию следовало довольствоваться сутяжничеством и крючкотворством — преступнику, чтобы добиться успеха, необходима хладнокровная решительность».

«Вы не понимаете! — запальчиво возразил Глиннес. — Обвинение совершенно беспочвенно».

«Вы уверены?» — усомнился Шерматц.

«Если потребуется, невиновность Акадия можно доказать самым убедительным образом. Дело не в этом. Меня поражает, что Филидиче — по-видимому, руководствуясь исключительно смутными подозрениями — посадил Акадия в тюрьму, тогда как настоящий преступник гуляет на свободе».

«Любопытная точка зрения. Вы можете назвать виновного?»

Глиннес покачал головой: «Хотел бы я знать... Есть человек, вызывающий у меня глубочайшие подозрения, но доказательств нет».

«И почему вы все это мне рассказываете?»

«Вы видели, как Акадий передавал деньги посыльному. Выслушав ваши показания, его отпустят».

«Я видел, что он передал черный портфель. В портфеле могло быть что угодно».

Глиннес сосредоточенно выбирал слова: «Вас удивляет моя уверенность в невиновности Акадия. Она объясняется очень просто. Я знаю наверняка, что Акадий передал выкуп посыльному. Бандолио арестовали. Агента старментеров, Лемпеля, отравили. Деньги никто не востребовал. С моей точки зрения аристократы, готовые предать смерти невинного человека только для того, чтобы сохранить лицо, заслуживают возвращения выкупа не больше, чем его заслуживал получить Бандолио. Я не хочу помогать ни той, ни другой стороне».