Труллион (Аластор 2262)

Ярость разгоралась в великом таборе треваньев, как подспудно тлеющий пожар, в любую минуту готовый вспыхнуть бушующим пламенем. Если кто-то и призывал к умеренности, его голос тонул в оглушительном шуме барабанов, рогов и нарвунов — гнусавых бронзовых змеевиков с широкими раструбами. По ночам бойцы прыгали через костры и резали себя ножами, чтобы добыть кровь для обрядов. Прибывали кланы со всех концов Мерланка, даже из Окунивы и с Дальневосточных берегов, многие везли с собой лучевое оружие. Ежеминутно откупоривали бочонки ракха — жгучей сивухи, побуждавшей воинов приносить страшные клятвы под грохот барабанов и пронзительное гудение нарвунов и рожков.

На третий день после ночного набега, рано утром, в великом таборе появился наряд полиции, сопровождавший главного констебля Филидиче. Тот посоветовал треваньям вести себя разумно и объявил, что уполномочен применять любые средства, необходимые для поддержания порядка.

В толпе треваньев раздались протестующие крики: фаншеры осквернили святую землю, где блуждают призраки предков!

Филидиче повысил голос: «Ваше негодование понятно и обоснованно. Я намерен предъявить фаншерам соответствующие возражения. Тем не менее, каковы бы ни были результаты переговоров, вы обязаны сохранять спокойствие. Дальнейшее насилие недопустимо. Могу ли я на вас рассчитывать?»

Треваньи молчали.

Главный констебль повторил требование и снова не получил никаких гарантий. «Судите сами, — сказал Филидиче. — Если вы откажетесь прислушаться к голосу разума, соблюдение законов будет обеспечено в принудительном порядке. Я вас предупредил!»

Вернувшись к аэротранспортеру, Филидиче и его эскорт уже через пять минут приземлились за холмом, в долине Изумрудных Призраков.

Навстречу главному констеблю вышел Джуниус Фарфан. Предтеча интеллектуальной революции исхудал пуще прежнего — костюм висел на нем глубокими складками, лицо хищно заострилось. Молча выслушав начальника полиции, Фарфан холодно ответил: «Мы трудились несколько месяцев, никому не причиняя неудобств. Мы уважаем неприкосновенность гробниц. Треваньи могут беспрепятственно посещать Сианскую долину. Требования треваньев противоречат здравому смыслу — мы относимся к ним с пониманием, но отказываемся покинуть нашу землю».

Главный констебль Филидиче, полный бледный человек с водянисто-голубыми глазами, был олицетворением сдержанности, приличествовавшей его должности, но перед лицом самоубийственного упрямства обеих сторон даже его терпение начинало истощаться. «Будь по-вашему! — сказал он. — Я предупредил треваньев о недопустимости насилия, о том же предупреждаю и вас».

Джуниус Фарфан скромно опустил голову: «Мы не нападали и не собираемся нападать на треваньев. Но мы готовы защищаться».

Филидиче позволил себе саркастически улыбнуться: «За холмом — разъяренная толпа матерых головорезов. Если мы им позволим, они с радостью изрубят вас на куски, всех до единого. Я настоятельно рекомендую найти другое решение земельного вопроса. Что побудило вас, в первую очередь, устроить штаб-квартиру именно здесь?»

«Эта земля никому не принадлежит, мы ее заняли по праву первопоселенцев. Вы можете предложить другую территорию взамен?»

«Конечно, нет. Более того, я вообще не вижу причины устраивать лагерь и начинать строительство целого комплекса сооружений. Почему бы вам просто-напросто не разойтись по домам? Таким образом проблема отпадет сама собой».

Джуниус Фарфан улыбнулся: «Ваша идеологическая предвзятость очевидна».

«В уважении полезных традиций, сложившихся веками, нет никакой предвзятости. Оно диктуется здравым смыслом».

Фарфан только пожал плечами, не пытаясь опровергать неопровержимое. Полиция начала патрулировать холмы, разделявшие великий табор и лагерь фаншеров.

Прошел день. С наступлением авнесса разразилась гроза. Не меньше часа сиреневые огненные зигзаги впивались в темные склоны холмов. Фаншеры вышли из палаток, чтобы полюбоваться редким зрелищем. Треваньи содрогались — в их представлении гроза была дурным предзнаменованием: Урманк, Убийца Убийц, стоял подбоченившись на облаках, без разбора сплевывая, как шелуху от семечек, души треваньев и триллей. Напившись ракхом, однако, бойцы собрались с духом, вооружились, побратались на прощание и в полночь разошлись, чтобы осуществить свой замысел — напасть в сумерках перед рассветом. Треваньи крадучись рассыпались по рощам деодаров и по холмам, далеко обходя полицейские патрули, вооруженные приборами ночного видения.

Несмотря на все ухищрения, им не удалось избежать засады, уготованной фаншерами. Предрассветная тишина огласилась проклятиями и воплями. В темных ложбинах сверкали вспышки лучевых ружей, на гребнях холмов силуэты схватившихся насмерть фигур плясали, как нелепый театр теней на фоне бледнеющего неба. Треваньи шипели, изрыгая страшные угрозы, и гортанно стонали от боли — фаншеры сражались, сохраняя гробовое молчание. Прозвучали полицейские горны. Размахивая черно-серым правительственным флагом, блюстители порядка двинулись к месту сражения. Треваньи, осознавшие наконец, что их противники не боятся ни боли, ни смерти, дрогнули. Фаншеры преследовали их с неутомимостью демонов судьбы.

Заливались горны, громкоговорители приказывали дерущимся немедленно бросить оружие. С полицией обошлись бесцеремонно — констеблей разогнали прикладами и пинками, черно-серый флаг разорвали и втоптали в грязь. Начальник патруля вызвал Цирканию. Главный констебль Филидиче, разбуженный ни свет ни заря и уже крепко недолюбливавший фаншераду, приказал ополчению — роте вооруженных триллей-добровольцев из окрестных деревень — выступить и навести порядок.

Когда ополчение прибыло в долину Изумрудных Призраков, уже давно взошло солнце. Местные жители презирали треваньев, но привыкли к ним и воспринимали их существование как должное. Фанатики-фаншеры представляли для них загадку, выходившую за пределы повседневного опыта и, следовательно, враждебную. Оправившись от панического страха, треваньи бросились вслед за теснившими фаншеров ополченцами — последними, подпрыгивая на ходу, с холмов бежали музыканты треваньев, визгливо дувшие в рожки и наполнявшие долину диким радостным гиканьем.

Фаншеры отступили под прикрытие рощи деодаров. Навстречу ополчению вышли только Джуниус Фарфан и несколько его ассистентов. Проповедники коллективного индивидуализма уже не надеялись на победу — всесильное правительство выступило на стороне врага. Капитан ополченцев вышел вперед и приказал фаншерам освободить долину.

«На каком основании?» — спросил Фарфан.

«Ваше присутствие провоцирует беспорядки».

«Наше присутствие законно».

«При всем при том оно создает трения, ранее не существовавшие. Законность — практическое, а не абстрактное понятие, законностью нельзя злоупотреблять. Находясь в долине Изумрудных Призраков, вы злоупотребляете правами в ущерб другим. Я вынужден настаивать на выполнении приказа».

Джуниус Фарфан посовещался с товарищами. Плача навзрыд — погибла его мечта — он повернулся, чтобы обратиться к фаншерам, ждавшим указаний в тени деодаров. Увидев спину ненавистного идеолога святотатцев, кто-то из одурманенных ракхом треваньев не удержался — брошенный нож вонзился Фарфану под затылок. Из рощи деодаров прозвучал нестройный стонущий хор удивления невероятной подлостью мира. Широко раскрыв глаза от ужаса, фаншеры бросились на треваньев, на ополченцев — на все, что попадалось под руку. Ополченцы, не желая умирать из-за чужой склоки, побросали оружие и задали стрекача. Сцепившись мертвой хваткой, треваньи и фаншеры катались по земле, горячечно уничтожая друг друга.

В конце концов, подчиняясь некоему таинственному инстинкту взаимопонимания, оставшиеся в живых расползлись и разошлись. Треваньи вернулись за холмы, в причитающий табор. Фаншеры, побродив по опустевшему палаточному городку, двинулись гуськом вниз по долине. Фаншераде пришел конец. История свершилась.