Холм демонов

- Тамара Михайловна, может быть, вы были знакомы со своим Старгородским коллегой Всеволодом Борисовичем Козицким? - спросила Надя. - Что это был за человек?

Госпожа Свешникова на минутку задумалась:

- Н-нет, лично с ним знакома не была, может, и видела когда на слете музейных работников. Но все наши общие знакомые, искусствоведы и музейщики, говорили буквально в один голос - умница, эрудит, специалист в самых разных областях искусства, полиглот... А когда начались военные действия, Козицкий прислал мне письмо, в котором спрашивал совета, что делать с ценностями Старгородского музея.

- Письмо сохранилось? - спросила Надя.

- Да нет, Всеволод Борисович прислал его, что называется, с оказией и просил по прочтении сжечь, а ответ послать с той же оказией. Он писал, что готовится к эвакуации музейных ценностей из Старгорода, и спрашивал, смогу ли я разместить их у себя в музее. Естественно, я написала, что согласна и сделаю все, что только смогу, чтобы музейные экспонаты были в целости и сохранности. Но даже не знаю, успел ли он получить мой ответ, так как вскоре все ценности были вывезены из Старгорода и исчезли вместе с директором.

- Тамара Михайловна, а почему он собирался их вывезти именно в Кислоярск?

- спросила несколько удивленная Надя.

- Ну что ж, - чуть дрогнувшим голосом сказала директриса, - я вам открою все, что мне известно, до конца. Но убедительно прошу в случае чего на меня не ссылаться. Всеволод Борисович писал, что, по его сведениям, Придурильские власти намерены продать картины Врубеля куда-то на Запад, а на вырученные деньги приобрести партию оружия. Естественно, Козицкий не мог допустить, чтобы искусство служило войне и смерти. Более того, он был одним из немногих, кто во времена военно-патриотической истерии имел мужество открыто выступать за мирное разрешение мордавско-придурильского конфликта. И потому опасался, что власти могут в любой момент снять его с должности "за пацифизм и измену Родине" и поставить послушного им человека. Оттого-то он так и торопился с эвакуацией. Но это не для протокола, - еще раз подчеркнула Тамара Михайловна. - И вот еще один момент - скорее всего, он не имеет никакого отношения к вашим разысканьям, но имеет некоторое отношение к содержанию исчезнувших картин Врубеля.

- Да, это весьма любопытно. - После таких откровений госпожи Свешниковой Наде уже было бы не совсем удобно не проявить должной заинтересованности даже в том вопросе, который ее в данный момент не слишком волновал.

***

Пока Чаликова беседовала с директрисой музея, Дубов сидел у себя в сыскной конторе и составлял список предметов, который нужно взять с собой в поездку.

В отличие от неутомимой путешественницы Нади, Василий редко выезжал на дальние расстояния из родного Кислоярска, тем более - на собственном "Москвиче". Когда детектив записывал пункт сто двадцать восьмой - зубную щетку и мыло - зазвонил телефон. С видимым неудовольствием оторвавшись от своего списка, Василий поднял трубку:

- Дубов у аппарата.

- Привет, Василий Николаич, это Ерофеев, - раздался в трубке голос туристического бизнесмена. - Помните наш разговор за обедом?

- Уточните, какой именно - о летающих тарелках, туристическом бизнесе или Лох-Несском чудовище?

- Да нет, о Придурильском музее. Если вас это все еще интересует, то я к вам сейчас пришлю одного человечка.

- Что за человечек? - стараясь не выдать заинтересованности, как можно более равнодушно спросил сыщик.

- Да мой шофер. В смысле, водитель автобуса из Старгородского филиала моей турфирмы - он сейчас как раз прибыл из рейса. Я его решил расспросить о том деле - может, он чего слыхал о своем коллеге, что вывозил музейные экспонаты вместе с директором, и знаете что оказалось?

- Что он был с ним знаком?

- В известной степени, - не без гордости сообщил Ерофеев. - А если точнее - это он сам и есть.

- Кто? - подскочил на стуле детектив. - Тот самый водитель?!

- Ну да, - подтвердил Ерофеев. - Ну так как, прислать его к вам?

- Непременно! - воскликнул Василий. - И чем скорее, тем лучше!

***

- Совсем недавно я получила письмо на адрес музея, - продолжала госпожа Свешникова, - вернее, это даже не столько письмо, сколько небольшая искусствоведческая статья, которую я передала в газету "Литература и искусство". Обещали напечатать...

- А о чем статья? - опять-таки больше из вежливости поинтересовалась Чаликова. Тамара Михайловна извлекла из стола почтовый конверт, а из конверта - сложенный вдвое листок, и протянула его журналистке. Вот что там было написано:

"Когда большой художник пишет картины к произведению большого писателя, то это уже не просто иллюстрирование, а нечто гораздо большее. Мне было очень интересно проследить это явление на примере "Демона" поэта Лермонтова и художника Врубеля, причем в динамике, в развитии. Оба мастера работали над поэмой и серией картин долгие годы и создали несколько вариантов - известны как ранние "очерки" лермонтовского Демона, так и картины молодого Врубеля, которые я видел несколько лет назад в Старгородском музее. Цель моего исследования - не сравнивать ранние и поздние варианты, а проследить сам процесс, как оба автора постигали глубины затронутых ими вопросов. Не уверен, что мне это удалось в полной степени - ведь для того чтобы судить о творчестве столь великих мастеров, надо и самому быть незаурядной личностью.

Однако буду очень вам признателен, если вы поспособствуете публикации моей статьи. С глубоким уважением, Сидоров".

- Статья показалась мне очень интересной, хотя и довольно спорной, пояснила Тамара Михайловна, - и было бы совсем неплохо, если бы "Литература и искусство" ее опубликовала. У меня у самой появились кое-какие мысли по этому поводу, но жаль - не смогу ими поделиться с господином Сидоровым.

- А что, обратного адреса нет? - удивилась Надя.

- Увы, - развела руками директриса. - видите, здесь только штамп, да и тот какой-то устаревший: "ПОЧТА СССР П/О СУББОТИНО".

- Разрешите мне пока взять конверт, - попросила Надя. - Может быть, Василий Николаевич сможет установить, что это за "Субботино".