Союз нерушимый (СИ)

Поезд в центр был почти пуст. Захлопнулись тяжёлые двери, табло показало, что следующая станция - Площадь трёх вокзалов - и состав тронулся, набирая скорость. Плюхнувшись на сиденье, обитое дерматином, я почувствовал, что из-за дождя и переохлаждения снова начинаю температурить. Чёрт бы побрал этот Голос. Найду - удавлю паршивца голыми руками. Причём очень медленно.

Поезд то летел по туннелю, то останавливался, давая мне рассмотреть кабели и загадочные метки на покрытых ржавчиной стенах. Станция за станцией - всё величественнее и величественнее. Если бы советские архитекторы тридцатых увидели теперешнюю Москву, то испытали бы настоящий экстаз. Сталинский ампир как он есть: мозаика, картины, изображавшие труд рабочих, крестьян, солдат и матросов, яркий свет, хрустальные люстры размером с самолёт. На улице практически то же самое - красный мрамор и гранит, флаги, длинные прямые пустые проспекты... И плевать, что за полированными фасадами скрываются загаженные дворы и целые районы, состоящие из гнилых бараков. Впрочем, к чёрту. Каждый раз, когда я думал об этом, становилось стыдно и появлялось ощущение, что я зажравшийся несознательный капиталистический сукин сын. В конце концов, жильё для многих было далеко не главным в жизни. Бараки можно и потом заменить на что-то более подобающее. Союз, как держава, реализовал давнюю мечту населения империи - "дать им всем". И меня, чего греха таить, тоже грело осознание причастности к великому делу.

На одной из станций в вагон зашли две старушки: в платках и старых пальто, с лицами, похожими на изюм и неизменными сумками-тележками. Они быстренько согнали с мест двух рабочих, плюхнулись напротив меня и принялись громко говорить о своём - болезни, внуки, рассада, сериалы про любовь и охреневшая молодёжь. За пару стаций они успели обсудить всё, и когда темы закончились, начали демонстративно перемывать кости сидевшему рядом парню - судя по молодости, очкам и тубусу, студенту.

- Уткнутся в свою эту... Реальность, - завела первая старушка, у которой из-под платка был виден краешек сиреневой чёлки.

- Дополненную, - подхватила подружка.

- Ага! Дополненную! Сидят и не видят ничего. Как дурные! Взяли моду, тоже мне. В наше время такого не было!

Когда я услышал эту фразу, то едва не рассмеялся.

За одну станцию до Дворца Советов я сошёл с поезда. Обновлённая Киевская выводила меня к вокзалу, бережно воссозданному, как и большинство Московских достопримечательностей. Когда-то в молодости я читал забавную теорию, гласившую, что мир Алисы Селезнёвой, выписанный Киром Булычевым, - это на самом деле мир после ядерной войны, где Москва была разрушена и заполнена такими вот зданиями-репликами, выстроенными взамен уничтоженных. Мысль показалась мне интересной, и я, так уж вышло, сумел проверить её на практике. Это я оказался тем самым Колей, попавшим в будущее, глядящим на новую Москву огромными от удивления глазами и понимающим: несмотря на полную схожесть, это всё-таки подделка. Попытка вернуть Москву, которую мы потеряли.

У вокзала стояло несколько десятков автоматических такси, рядом с которыми топтались, словно невзначай, бомбилы кавказской наружности: их ржавые вёдра были менее комфортабельны, зато сыны гор нещадно демпинговали - и доехать до места можно было за сущие копейки.

Совсем недавно пришёл поезд, и площадь была заполнена людьми с сумками, чемоданами, котомками, тюками и прочим. Приезжие останавливались, окидывали взглядом окружавшие вокзал высоченные беломраморные дома с гербами Союза, пялились и показывали пальцами на терявшийся в облаках шпиль Дворца Советов, и приставали к местным жителями и таксистам с вопросом, как попасть в тот или иной уголок Москвы.

Я подошёл к ближайшему бомбиле - носатому обладателю усов, кепки и грязной жёлтой "копейки".

- Жилой комплекс "Большевик" знаешь?

- Канэшн! - с готовностью кивнул горный орёл. - Паэхали!

"Сегодня явно день стереотипов", - подумал я, вспоминая давешних старушенций в метро.

Мы поторговались, успели обидеться друг на друга, помириться, признаться в безмерном уважении и в итоге сошлись на одном рубле.

Я уселся на переднее сиденье, упершись ногами в бардачок. Нашарив под сиденьем нужный рычаг, я повернул его и собрался отодвинуться, но коварная советская техника преподнесла сюрприз - кресло сорвалось с направляющих и его перекосило.

- Э-э! - грустно протянул орёл, увидев, что я наделал. - Что ж ты нэ спросил?

Кое-как восстановив сиденье, мы всё-таки тронулись и направились к "Большевику". Таксисту было явно скучно и хотелось поболтать.

- Что творится, странно, да? Совсэм страшно жить стало! То дэпутатов убивали, тэпэр по КГБ стрэляют, слышал, да?

Я притворно удивился:

- Нет. А что, правда, стреляли?

- Правда! - с готовностью закивал водитель. - Говорят, шпионы актывизи... - он запнулся. - Актывны, в общем стали.

- Страшное дело, - вздохнул я. - А что, не говорят, кто стрелял? Подозреваемые есть? Это же КГБ!

- Э-э! - кепконосец поднял вверх указательный палец и сощурил карий глаз. - Нэ говорят, чтобы народ нэ пугался! У нас вэдь как: гдэ что случится - никому нэ скажут. Вот и ищут его сами. Может, поймали уже, - пожал он плечами. - Но скрывают.

Я попросил водителя остановиться на небольшом отдалении от комплекса - огромной высотки, стилизованной под сталинскую: яркое освещение, зеркальные стёкла, гранит, бронзовые гербы и неизменный шпиль с красной звездой. Попасть сюда было сложнее, чем в трусы к комсомолке, но у меня был припасён козырь в рукаве.

Какое-то время ушло на изучение охранной системы: я ходил в отдалении, стараясь не попадаться камерам, сидел на скамейках в ближайшем сквере, курил папиросы, сканировал окружающее пространство. Потом менял позицию, закуривал снова и выполнял ту же самую работу. Всё, что можно, тщательно фотографировалось, в дополненной реальности создавались целые гроздья меток. Сейчас я был тем самым человеком, "ушедшим в себя" и не замечавшим ничего вокруг. На белый лист заметки перед моими глазами ложились линии, к ним делались подписи и прикреплялись фотографии. Со стороны я, должно быть, выглядел как обычный городской сумасшедший: мужик, сидящий в темноте на сырой скамейке, шевелящий губами в разговоре с самим собой и глядящий остановившимся взглядом куда-то в пространство, иных ассоциаций не вызывал.

Камеры, забор, лазерные лучи, протянувшиеся тут и там, - всё это не оставляло никакой надежды на скрытное проникновение. Если бы мне не было так плохо, ещё можно было бы поиграть в крутого секретного агента, который при помощи прекрасной растяжки и гаджетов проникает в неприступную крепость, но сопли, кашель, температура и слабость не оставляли мне ни единого шанса. Значит, придётся делать морду утюгом и переть внаглую, пользуясь профессиональными знаниями. Жаль, очень жаль. Светиться перед охраной, особенно учитывая недавние события, было опасно.

"Большевик" наряду с кучей других "элитных" жилых комплексов был местом необычным и зловещим. Золотая клетка, построенная Партией для самой себя. Тут было всё, о чём мог только мечтать простой советский гражданин, да и непростой тоже: гастроном, в котором полки никогда не пустовали; бесплатная столовая, больше похожая на дорогой ресторан; гараж с кучей машин на выбор; бассейн и спортивный зал; вертолётная площадка; орды обслуги (прислуги в стране советов не было - что вы, что вы, пережиток капитализма - а вот обслуга была) и даже собственный театр.

Но жильцы этого дома часто пропадали бесследно. Вечером человек гулял в ресторане, угощал соратников по партийной борьбе армянским коньяком, а потом ушёл в свою квартиру - и больше его никто не видел. Оставшиеся знали о природе таких загадочных исчезновений, но предпочитали делать вид, что ничего не замечают, а Петров... Какой Петров? Не было никакого Петрова, в той квартире всегда жил Сидоров.

Постоянная угроза проснуться посреди ночи от прикосновения чистых чекистских рук даже у самых стойких пробуждала паранойю, которая, в свою очередь, принимала причудливые и уродливые формы. Люди начинали нервничать, пить, ходить налево, всячески чудить, болтать лишнее и, в конце концов, либо стрелялись (вешались, вскрывали вены, прыгали с крыши), либо сами себя делали клиентами Конторы. Впрочем, верней будет сказать, что атмосфера дома делала их такими.