Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

- Спасибо, - Хиля засмеялась, положила книгу на место, шагнула в сторону, но была поймана за локоть Зиманским.

- Почему же? - весело сказал он, беря справочник со столика и вручая его моей жене. - Вы ведь хотели купить. Разве нет? Никогда не надо отказывать себе в том, что хочется, только из-за возможного непонимания других.

- Я не интересуюсь тыквами, - попыталась сопротивляться Хиля, но книгу все-таки взяла и взвесила ее на ладони, как кусок колбасы. - Ну, вообще-то занятно. У меня мысль была - на балконе вырастить.

- Видите? От меня не скроешь... У нас не так много свободы, чтобы еще и самим себе рамки устанавливать.

Хиля удивленно обернулась с деньгами в руке. Торговка тоже вскинулась, словно ее позвали, но не рискнула ничего спросить.

- Тут недалеко, - Зиманский уже подталкивал меня к спуску с платформы, - минут пятнадцать. Нам бы к началу не опоздать, очень ждать не хочется.

Поселок Ваксино виделся со станции весь: маленький, плотно сбитый, сплошь двухэтажный, с торчащей над крышами толстой трубой комбината. Когда-то, лет пять назад, мы с Хилей бродили здесь скучным ноябрьским днем среди облетевших кленов и тлеющих по обочинам костров, но запомнилась мне лишь труба - в остальном поселок был совершенно безлик. Кажется, тогда я сильно простудился и неделю отлеживался дома, а может, все это случилось и в другой раз.

- О чем это вы говорили? - я глянул на увлеченную справочником Хилю, которая шагала чуть впереди нас по разбитой асфальтовой дорожке. - О какой еще свободе?

Зиманский шел рядом со мной широкой походкой человека, привыкшего много и быстро ходить, не уставая. Строгий костюм, очки и портфель немного скрашивали это впечатление, но все равно с первого взгляда было заметно, что новый мой знакомый всю жизнь таскал тяжести, возился с механизмами, носился по огромным прокопченным цехам и сидел после смены в фабричном или заводском клубе за домино с такими же работягами.

Я не Хиля, у меня против "неблагополучных" предубеждения нет, но все же я считаю, что каждый должен быть на своем месте. А Зиманский выглядел так, словно хорошую розыскную собаку вдруг схватили, отмыли, подстригли и заставили выступать в цирке. Наблюдая за ним, я не мог отделаться от ощущения, что ему и самому-то не очень сладко в роли инспектора Управления Статистики, хотя справлялся он с ней неплохо. Вот только стрижку мог бы сделать и покороче - более мужскую, что ли.

- Свобода? - сказал он, помахивая портфелем. - А что я такого сказал?

- Ну, это так прозвучало, словно вас угнетает кто-то.

- Да ну, бросьте, - он поморщился. - Можно подумать, вы сами ничего такого не чувствуете. Кстати, может быть, на "ты" перейдем? Странно как-то. Вам лет... двадцать, наверное?

- Девятнадцать.

- Ну, тем более. Вы, конечно, юноша серьезный, но я все-таки намного старше. Договорились? На "ты"?

- Ладно.

Хиля, зачитавшись, ушла довольно далеко вперед. Я смотрел на ее быстро мелькающие загорелые ноги, в который раз с удивлением и удовольствием сознавая, что она - моя жена, самая настоящая, законная, вписанная черными чернилами в мою социальную карточку, и никто не в силах вычеркнуть ее оттуда.

- Не рано ты женился? - Зиманский, понизив голос, чуть подтолкнул меня локтем. - Да она ведь и старше тебя, нет?

- На год, - я пожал плечами. - Только не думаю, что это важно.

- Как сказать... - он выразительно посмотрел на меня. - Если даже сейчас это заметно, что будет лет через десять?

- Послушай, Зиманский, я понять не могу, что ты к Хиле цепляешься? Тебе не нравятся женщины вообще или только моя жена?

- Не нравятся?! Да кто сказал?.. Девушка как девушка, не в моем вкусе, конечно, но вполне сойдет. Не надо так в штыки все воспринимать... Так вот, о свободе, раз уж ты спросил. Тебе не приходило в голову, что в этом-то вопросе, в семейном, у вас никакой свободы и нет?

Я почувствовал укол удивления, услышав, как он говорит вот это - "у вас". Может быть, первый укол. Никогда и никто из моих знакомых даже на словах не отделял себя от остальных.

- У нас? - переспросил я. - В смысле, у меня и у Хили?

- Да, и не только. У всех. Я тут год назад с одной познакомился на улице, она в клуб шла, а я уж не помню, что там делал. Ну, прошлись, поговорили, все такое. Неделю так ходили и разговаривали. А потом я ее домой к себе пригласил. Посидели, чаю попили... - Зиманский неловко усмехнулся, умолк было, но, увидев, что я жду продолжения, сказал: - Ну, предложил я ей - сам знаешь, что. А она мне заявляет: "Нет, я тебя как следует не знаю, да и вообще - мне замуж рано". Я ей говорю: "Да кто тебе предлагает замуж? Поиграем и разбежимся". А она... ну, глянула так, как на идиота, Моральный кодекс с полки взяла, в руки мне вложила и пошла. Я понять не могу, почему тут ничего нельзя сделать просто так? Только с последствиями?

Мне стало смешно. На меня смотрел взрослый мужчина, ни разу, наверное, не читавший этот самый Моральный кодекс, и я не знал, что ему ответить. Лекцию прочесть? Обидится. А в двух словах все это не расскажешь, потому что такие вещи надо не только знать, но и понимать.

- Извини, Зиманский, - я справился с желанием расхохотаться и сделал максимально серьезное лицо, - но она была совершенно права. Или ты меня разыгрываешь?

- Да в чем разыгрываю?! Думаешь, она одна такая? Все, все бабы у вас со странностями.

Опять это "у вас"! Я никак не мог взять в толк, каких это "нас" он имеет в виду.

- У нас - это в городе?..

- У вас - вообще, - он сердито прибавил шаг, но быстро взял себя в руки. - Как-нибудь я тебе все расскажу, но не сейчас.

- Хорошо, только больше не говори "бабы", пожалуйста.

- Боже! - он рассмеялся. - Какой же ты цветок лилейный, Эрик!..

Вот тут я обиделся, но он словно бы ничего не заметил.

Целлюлозный комбинат в ограде из светлых бетонных плит вырос перед нами неожиданно, раздвинув, как волны, заросли акаций и чьи-то деревянные заборы. Вопреки моим ожиданиям, это оказалось довольно большое сооружение из спаянных между собою кирпично-стеклянных корпусов. Асфальтированную площадку перед проходной окружали длинные клумбы, стояла красиво оформленная доска почета с двумя десятками фотографий в красных рамках, возле нее с тележки на колесиках торговали газированной водой и пирожками. Если не знать, что вокруг - лишь разномастные бараки да дикие заросли, можно подумать, что находишься где-нибудь на окраине города, в новом районе, где ключом бьет настоящее и строится будущее.

На площадке было безлюдно, но в открытых дверях проходной высокий мужчина в черном директорском костюме уже встречал нас, щурясь из-под ладони, а из-за спины его выглядывали двое рабочих в чистых спецовках с алыми бантиками на нагрудном кармане.

- Товарищ инспектор? - Зиманскому радушно протянули руку, стараясь не замечать напавшего на него смущения. - А у нас все готово. Мне звонили - вы ведь планируете на шаре полетать? Так прошу. А вы?.. - мужчина в костюме посмотрел на меня, на Хилю, улыбнулся. - Как я понимаю, вы - тоже?

Территория, на которой мы очутились, выглядела чистой, ухоженной, но я, никогда прежде не бывавший ни на одном предприятии, кроме маминой ткацкой фабрики, сразу ощутил странный сладковатый запах, висящий всюду невидимой кисеей. Он был слабый, смазанный, но привыкнуть к нему и перестать чувствовать оказалось невозможным: вдыхая воздух, я постоянно натыкался на эту примесь, и через несколько минут она стала меня раздражать. Хиля тоже водила носом, а вот Зиманский, казалось, ничего не замечал, бодро топая за директором по широкой, обсаженной липами аллее.

- Мы идем на полигон, - объяснял директор, размахивая руками, словно мы были глухонемыми и не понимали обычных слов, - там и будут испытания. Главное - ведь из отходов сделали, из шелухи! Затрат - ни копейки. Вы это у себя отметьте: рабочие занимались шаром только в свободное время и использовали только отходы производства. Если все получится, представляете, какой будет резонанс?