Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Я почувствовал, как все у меня внутри сжимается в кулак от холодного ужаса - я попался. Теперь надо или признаваться, или сочинять новую ложь, а от этого я уже устал.

Признаться - значит немедленно попасть в следственный изолятор, в набитую людьми камеру с двухъярусными койками и крохотным зарешеченным окном. "Соседи" быстро поймут, что я слабее их, и начнется ад: у меня отберут вещи, станут бить за каждое неосторожное слово, а потом - суд и лагерь, куда я поеду с наголо обритой головой и навсегда перечеркнутым будущим...

Терять было нечего, но новая ложь все не вырисовывалась, и я молчал, теряя секунды, каждая из которых могла стоить мне всего, что я имел в жизни. И вдруг кто-то маленький, глубоко спрятанный у меня внутри, подал голосок и ответил Голесу спокойно и рассудительно:

- Конечно же - куртка была упакована. Я сам видел, как продавщица ее заворачивала.

Голес изумленно уставился на меня:

- Так-так.

- А он, - все так же убийственно спокойно продолжал я, - стоял за кассой, там, где обувной отдел. Я заметил, как он смотрит на Иосифа, - какой-то инстинкт подсказывал мне, что нужно изо всех сил подчеркивать наши приятельские с Трубиным отношения. - Знаете, оценивающе так смотрит. И еще мне показалось, что они знакомы...

Трубин слушал нас с все возрастающим вниманием, и я вдруг понял, что он по-прежнему верит мне, и я ему нравлюсь - это я-то, после всего случившегося!

На мгновение меня посетила мысль: признаться, прекратить болтать чепуху, может, и обойдется как-то все это... Но мысль исчезла, не развившись - словно я сделал аборт у себя в мозгу. Голес уже строчил на чистом бланке, не поднимая на меня глаз, лишь подбодрил вполголоса:

- Так, дальше?

- Потом этот человек сделал какой-то знак продавщице... - продолжал я, мельком удивившись, зачем это сказал, - и вышел из зала. А Иосиф взял сверток и тоже двинулся на выход. Я шел за ним, потому что магазин вроде уже готовили к закрытию. И где-то на середине лестницы...

- Помедленнее... - пробормотал дознаватель. - На середине лестницы?

- Ну, ближе к концу, наверное - я уже видел сверток на батарее и того человека, он стоял у дверей. А Иосиф бежал мне навстречу, он кошелек на кассе забыл.

- Вы видели этот кошелек?

Сознание мое снова заметалось. Потерю я видеть никак не мог, лестница в магазине делает поворот, так что одно из двух: или я видел кошелек, или - вора.

- Нет, не видел. Я слышал - голос продавщицы. Она весело так сказала... что-то вроде... "Ой, ты смотри, вот мне и на ситчик хватит! Мужик этот кошелек забыл!"

- Ах, мерзость какая! - воскликнул Трубин. - И ей даже в голову не пришло меня догнать, отдать... Если бы я не вернулся - забрала бы себе без зазрения совести!..

Я закрыл оставшийся глаз. Вот ложь и сочинилась - почти без моего участия... Что теперь будет с этой несчастной Ивой? Хотя - ничего не будет. По моим словам она ведь только х о т е л а присвоить деньги, не более. За это в тюрьму не сажают. Стоп, а знак, который якобы подал ей преступник?.. Господи, что же я наплел...

- Так, хорошо, - Голес снова обратился ко мне. - Вы увидели, что гражданин Трубин бежит вам навстречу...

- Ну, не совсем навстречу, - я сделал вид, что вспоминаю. - Он бежал вверх по лестнице, а я отошел, давая ему дорогу. В это время тот человек, внизу, схватил сверток с курткой и быстро вышел. Я погнался за ним. Надо было, наверное, закричать, позвать кого-нибудь, но мне даже в голову не пришло.

- Это всегда так, - кивнул дознаватель, записывая. - Мы так самонадеянны...

Кажется, он пока ни в чем меня не подозревал, во всяком случае, его доброжелательная интонация не изменилась.

- Ну, а дальше вы знаете, - сказал я. - Я выскочил на улицу и увидел, что он убегает. Даже не убегает, а просто идет быстрым шагом, как будто даже не особенно боится. Я догнал его между фонарями, схватил за руку. Он ко мне обернулся, крикнул "Отстань!", но я продолжал его держать... тогда он вдруг выхватил что-то из кармана и ткнул меня в глаз.

История, которую я рассказывал, выглядела вполне правдоподобной - я даже сам почти поверил в нее и ощутил что-то вроде обиды на несуществующего злоумышленника. Как ни странно, это чувство сразу же прорезалось с моем голосе:

- Было очень больно, и я его отпустил...

Голес кинул на меня серьезный взгляд:

- Надо думать - больно. Зря вы, конечно, полезли... да откуда ж вам было знать.

Трубин потрепал меня по плечу:

- Надо вам было, Эрик, лучше меня догнать. У меня второй разряд по бегу, я бы сам...

- И сами остались бы без глаза! - Голес выпрямился от бумаг и протянул их мне. - Подпишите. М-да, выясняются новые подробности... Вы не будете возражать, гражданин Трубин, если сейчас сюда доставят эту продавщицу? Я понимаю, не совсем удобно, но откладывать дело до утра мне очень не хочется. В городе странные события - взрыв, потом это происшествие в больнице...

- В больнице? - удивился Трубин. - Мы только что там были. Что случилось?

Голес покрутил головой:

- Вы только представьте - урановые пластины нашли у медсестры, кто бы мог подумать! Целых двести сорок штук! Естественно, краденые, причем с особо охраняемого объекта.

Я взмок и съежился на стуле, стараясь стать маленьким и незаметным, потому что сразу все понял.

- Врач у них затребовал в нашем Управлении счетчик Гейгера. Звонит, мол, срочно привезите, у нас в больнице возможно радиоактивное заражение. Ребята выехали, смотрят - и правда, какой-то фон есть. Стали повнимательнее проверять, а фонит-то сверток в шкафу, в приемном покое! И еще как фонит!.. Развернули, а там - мать честная!..

"Беленькая Белла теперь пропала, - подумал я и чуть не засмеялся. - Подменила мой сверток, дурочка, думала, я там ценности таскаю... Сказал же - документы. Вот за свое неверие и поедет теперь лет на двадцать все тот же уран добывать".

В том, что сверток был подменен, я нисколько не сомневался. Еще в больнице мне бросилась в глаза какая-то его новая особенность, то ли шпагат другой, то ли бумага не того оттенка. Зачем она это сделала? Хотела поживиться? Не похоже. Белла - девушка из той породы, которая ни в чем особенном не нуждается, все дают обеспеченные родители. Что-то подсунула мне взамен? Что ж, скоро у меня будет возможность это узнать.

И вдруг, похолодев, я будто увидел продолжение своего мысленного фильма, начавшегося еще на магазинной лестнице, и это продолжение меня напугало...

* * *

На деревянном крашеном щите станции, куда привезла нас электричка, было написано белыми буквами "Ваксино", а под щитом, скрестив ноги, сидела толстуха средних лет с телом, заполнившим, как кисель, весь объем старого плетеного кресла. Она была в форменной косынке Сельской Кооперации и васильковом ситцевом балахоне, больше похожем на чехол, чем на одежду. Руки у нее обгорели на солнце и облезали белесыми лохмами, а лицо, привыкшее и к солнцу, и к ветру, давно приобрело стойкий керамический оттенок, а кожа на нем загрубела, словно на ладони. Я почему-то сразу вспомнил, как Хиля однажды спросила: "Эрик, как думаешь, почему негры черные? Чтобы на солнце не сгореть?". Это было близко к истине, хотя мне всегда казалось, что темная кожа должна притягивать солнечные лучи сильнее, чем белая. Не зря же Минздрав рекомендует ходить летом в светлой одежде!

На низком фанерном столике перед толстухой лежали свежие газеты, журнал "Кооператор" с приложением "Садовод", две или три гармошки лотерейных билетов и несколько справочников по истреблению садовой мухи и выращиванию декоративных тыкв. Сама продавщица увлеченно читала детектив в бумажной обложке.

Хиля подошла, склонилась над книгами, открыла одну, посмотрела оглавление. Женщина вскинула от пестрой книги маленькую голову и затуманенно посмотрела на нее голубыми глазками:

- Желаете купить справочник?.. Это новое издание. Самые последние сведения.