Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Родители вырастили меня в абсолютной любви к Закону и Морали, а кроме того, научили уважать Семью, и я представить себе не мог, как это - не посчитаться со своей женой и сделать что-то, что испортит ей настроение. Речь ведь идет не о блажи, тут другое - таинственная область человеческих симпатий и антипатий, где властвуют особые законы и где не может быть ничего черно-белого, ты в любом случае выбираешь между семьей и еще какими-то отношениями (даже дружбой, если на то пошло). И выбираешь - всерьез.

- А жаль, там сегодня интересное мероприятие будет, - как ни в чем не бывало, сказал Зиманский. - Может, я вас все-таки уговорю? Одному, знаете, скучно. Не привык быть инспектором.

Хиля на мгновение закатила глаза, но сдержалась и вежливо, с нотками любезнейшего холода ответила:

- Простите, товарищ, мы с мужем едем просто на прогулку, никаких мероприятий. Спасибо за приглашение.

Парень поправил очки, кашлянул и с подчеркнутым вниманием повернулся ко мне:

- Ну так как, Эрик, не пойдете? Я вам обещаю - это правда интересно.

Я почувствовал легкий приступ удивленного раздражения:

- Эльза же вам сказала - мы гулять едем.

- М-да. Эльза... м-да, - он тонко усмехнулся. - Конечно. Но вас же двое, вот я и хочу услышать... ммм... вторую сторону.

В его словах содержался какой-то подтекст, который я недопонял - зато хорошо поняла Хиля:

- А вы, товарищ, чуть-чуть зарываетесь, вам не кажется?

Зиманский моментально сменил выражение лица, словно оно было мягкой резиновой маской:

- Ох, Эля, это недостаток воспитания! Что вы хотите - вырос в рабочем квартале.

- Это заметно, - она и не думала смягчаться. - Смотрите на женщину, как на придаток к мужу, да? И гордитесь еще, наверное, такой психологией?

- В психологии я вообще ничего не понимаю! - Зиманский поднял раскрытые ладони, сдаваясь. - Мое дело - статистика. Цифры и еще раз цифры. А что касается женщин - я без претензий, среди них тоже попадаются неплохие экземпляры, - он широко улыбнулся и быстро выстрелил взглядом в мою сторону, словно ища поддержки.

Мне уже приходилось слышать мнение, что женщина - человек в некотором роде неполноценный, не имеющий права голоса, даже как бы и не человек вовсе, но я думаю, неполноценен как раз тот, кто мне это сказал. Вообще от рассуждений на тему, кто у нас более, а кто - менее человек, очень заметно попахивает комплексом этой самой неполноценности, будто залежавшейся колбасой, уже покрытой пленкой гнили. У меня на эти разговоры устойчивая аллергия.

- Знаете что, товарищ Зиманский? - я взял руки Хили в свои и чуть сжал. - Ваше мнение, безусловно, имеет право на существование, но мы с Эльзой собрались погулять, и...

- Боже мой, не обижайтесь на меня! - Зиманский вдруг испуганно побледнел и схватил меня за локоть. - Вы обиделись? - он посмотрел на Хилю. - Умоляю вас, дорогая моя, простите. Ну, сморозил идиот, что с него взять?.. Я же никому зла не желаю, я восхищаюсь вами, поверьте мне, пожалуйста!..

Хиля вежливо улыбнулась:

- Да нет, какое там... Обычный мужской шовинизм, мы это в школе проходили. Единственно - если решите заявить что-то подобное публично, полистайте перед этим Моральный кодекс. Так, на всякий случай, чтобы не было вопросов, если морду набьют.

- Хиля! - я не знал, засмеяться мне или просто увести ее от греха подальше.

"Первая Грузовая" - прозвучало в динамиках. Поезд затормозил, и мне показалось, что Зиманский сейчас встанет и выйдет из вагона, во всяком случае, он сделал такое движение. На лице у него появилась гримаса то ли обиды, то ли раздражения, и Хиля - я видел - усмехнулась, довольная.

За шесть лет нашего досвадебного знакомства я успел хорошо изучить ее характер и ничему не удивился. Она такая, для нее главное - не истина, а победа, но разве можно человека за это судить? В конце концов, самолюбие - достаточно веская причина для того, чтобы просто поставить обидчика на место, не доискиваясь причин его поведения.

Однако - двери закрылись, а Зиманский остался. Положив ногу на ногу, он вынул из своего плоского дерматинового портфеля сложенную газету "Статистический вестник", развернул ее и стал внимательно читать. Мы молчали. Хиля глядела в окно, подперев кулаком щеку, я тоже от нечего делать уставился на красно-кирпичную громаду "Металлурга" (в народе - "крематория") с тремя орденами на фасаде, закрывающую половину неба за железнодорожными путями. Трубы, как всегда, выдыхали огромные клубы темно-серого дыма, плотного, как каучук. Дым вливался в небо и пачкал чистые облака, но все-таки облачная белизна оказывалась сильнее и поглощала грязь без остатка.

Прошло несколько минут. Хиля поерзала на месте и кинула неуверенный взгляд на нашего непрошеного попутчика. Это тоже в ее характере: если человек долго молчит и не надоедает, она начинает нервничать.

Я улыбнулся и легонько толкнул ее коленкой, глазами указав на Зиманского. Она тоже улыбнулась и отвела со лба недавно подровненную русую челку:

- И что говорит статистика?

- По поводу чего? - парень поднял глаза.

- Ну, хотя бы по поводу электричек.

- Электрички?.. так... ну, вот. За первые два квартала текущего года введено в строй четыре новых локомотива и двадцать семь вагонов, списано в металлолом - один локомотив и девять вагонов. Отремонтировано в общей сложности шестьдесят три километра путей, из них с полной заменой полотна - четырнадцать, с заменой полотна и электрооборудования - пять целых и три десятых.

- Как интересно, - Хиля вытянула ноги и откинулась на спинку сиденья.

- А вы знаете, - Зиманский сложил газету, - что в черте города на настоящий момент проживает сто двадцать семь тысяч триста четыре девушки в возрасте от шестнадцати до двадцати пяти лет?

- Ну и что?

- Вы из них - самая хорошенькая.

- А мужчин того же возраста сколько? - поинтересовался я.

- Сто тридцать четыре тысячи двести двадцать девять.

- Вы придумываете, или у вас память такая? - удивилась Хиля.

- В том-то и фишка, что память! - розово улыбнулся Зиманский. - Вы думаете, как я вдруг из рабочего комбинезона выпрыгнул? Из-за нее, из-за памяти! Я же - идеальный статистик!

- Да-а...

- Хотите, я назову вам серийный номер радиоприемника, установленного в служебной машине, на которой вы ехали на свадьбу?

- Верю, верю! - моя жена махнула на него рукой, засмеялась. - Везет людям. Мне бы такую память! А то вечно что-нибудь забываю.

- Увы. Я - еще больший растяпа. Помню только цифры, - Зиманский убрал газету в портфель и сложил руки, на манер беременной женщины, на животе. - А что еще нужно статистику? Цифры, и ничего больше. Вот и вырос, можно сказать.

- От вас жена-то не стонет? - Хиля прищурилась.

- А нет у меня жены!

- Что так плохо? Вам лет-то уже порядочно. Или вы - "непродленка"?

Зиманский весело рассмеялся:

- Интересный какой термин! Впервые услышал. Кстати, в среднем, из ста заключаемых браков тридцать восемь не продлеваются на второй срок. Почти половина!

- Тридцать восемь - не почти половина, а чуть больше трети. И это нормально.

Они помолчали, меряя друг друга оценивающими взглядами, потом Хиля склонила голову набок:

- Вас как зовут-то? Я же не могу - "товарищ Зиманский". Мы не на собрании.

- Ничего, нормально. Я имя свое просто ненавижу - Егор. Лучше - Зиманский, и можно без "товарища"... Да, а почему вы - Хиля, если вы Эльза?

- Прозвище, - моя жена шевельнула бровями, словно говоря: "И прошу любить и жаловать".

- И нравится? Прозвище?.. А меня в школе Дедом Морозом звали, но сейчас, думаю, это как-то не пойдет. Кстати! Со следующего года новшество намечается - брак сможет продлевать семейный инспектор, надо будет ему только заявления отдать. И ходить никуда не придется.

- Да? Ну, Розочке прибавится работы! - Хиля весело хлопнула себя по коленке. - Правда, Эрик?