Один день Весны Броневой (СИ)

- Давай, командир, - голос Мушкова над ухом.

Сквозь слезы она разглядела поручень, уже сама подтянулась и перекинула себя через борт башни, больно ударившись грудью. Вдохнула, чтобы отдать команду и опять закашлялась.

- Радек, заводи и к лесу, нас щас бомбить будут! - заорал заряжающий.

"Помник, молодец, спасибо тебе".

Наушники с ПУ на месте. "Мать-командирша" одним движением сцапала их, зато потеряла время, вставляя каждое ухо в матерчатый чехол. "Надо было сразу их надеть, еще на платформе", - пришло запоздалое. Земелов, меж тем, успел запустить двигатель, заглушив его грохотом вой авиамоторов. На миг показалось - нет никаких самолетов. "Да, и разгрузка в поле мне приснилась", - мысленно оскалилась на саму себя Вешка. Нажала контакт переговорного устройства:

- Радек, двигайся в лес по готовности! Как окажемся под деревьями - стой! - сама порадовалась деловитости и спокойствию приказа, и едва не сверзлась с сидения - самоходка, взрыкнув, дернулась и понеслась вперед к невидимой за броней опушке.

Привычно ухватившись за борт башенной брони, Вешка подтянулась и высунула голову наружу - так ориентироваться было проще. "Пока не стреляют," - напомнила себе.

Самоходка Дивова неслась чуть впереди шагах в тридцати, заметно забирая влево - над башней торчала голова Любека в танкошлеме. "Надо было оставить шлемофоны, дура".

Сзади все еще стояла командирская "двадцатка" - голова сидел на краю командирской башенки, спустив ноги в люк, наблюдал, как ведет по последней платформе свою машину Ивков. "Успеют".

Стала искать глазами самолеты. Нашла не сразу, те заходили почему-то с восхода. Несколько длинных черт. "Как рябь на воде рисуют", - подумала и нырнула за броню - сушка вломилась в лес, ломая колючие заросли межника и тонкие белые стволы молодой берестяны. На голову посыпались листья-сердечки и хвоя. Небо заслонили пушистые сосновые лапы.

- Стой! Радек, стой!

Чуть не врезалась лицом в прицел - Земелов резко остановил самоходку и заглушил двигатель. Мир затопило гулом бомбардировщиков. Еще трещали и шуршали распрямляясь ветви, тарахтели на поле отставшие машины. Этакими островками в назойливом саднящем вое. Аж зубы заныли.

Вешка опять высунулась над краем башни. Оглядываясь вспомнила голос преподавателя: "Танку страшно только прямое попадание. И добиться такого попадания сложно даже по открыто стоящим целям. Очень большой разброс. А попасть в замаскированный танк или танк стоящий под деревьями вообще почти невозможно..."

- Близко встали, - громко, едва не в ухо, проговорил заряжающий. Вешка едва не шикнула на него, тише мол - подспудно желание остаться невидимым связалось и с необходимостью тишины. Глянула влево - в четырех шагах, за толстым стволом сосны застыла "двадцатка" первой полуколонны. Люк на командирской башенке был открыт, из него торчала голова в танкошлеме. Пялилась на самоходчиков сверху вниз, светила зубами ухмылки.

Вешка демонстративно отвернулась: "Знакомая физиономия, фамилию не помню, кто-то из второго звена". Опять попыталась углядеть самолеты.

"Чтобы определить положение самолета на слух, нужен навык вырабатываемый опытом и знанием каждого типа самолетов - у них не только различное звучание, но и разные скорости уже сравнимые со скоростью звука..." - опять вспомнилось слышанное.

На чугунке вдруг часто застучала зенитная спарка. Только тогда Вешка увидела в просвете ветвей над головой темный ширококрылый двухмоторный самолет. И почти одновременно в уши вонзился, заставляя вжать голову в плечи, спрятаться за броней, визг падающих бомб. Это еще не был страх - Вешка не успела испугаться. Страх пришел, когда одновременно с оглушающим громом вздрогнула самоходка, и, кажется, земля под ней - животный, древний, темный, заставляющий замереть сердце. Взрывы ударили шагах в ста, дюжина штук, один за другим...

- ...ки драные, - вернулся вдруг слух. Рядом белели круглые глаза Мушкова. "Ему тоже страшно. Он ругается потому, что боится..."

Узкие зрачки заряжающего встретились с ее взглядом. И Вешка вдруг поняла - он увидел в ней то же, что и она в нем. Сердце опять замерло. От стыда.

- Страшно только прямое попадание! - голос едва слушался на первом слове, но к концу фразы набрал силу. - Танку страшно только прямое попадание!

И дрожащими пальцами нашла контакт ПУ:

- Радек! Страшно только прямое попадание!

- Знаю, командир, - неожиданно четко ответил измененный проводами голос мехвода, - Бомбленный...

Ужас сбежал под натиском стыда, а стыд смыло спокойным голосом Земелова. Осталась кристально чистое, яркое до боли ощущение перенапряженного тела, холодного липкого пота, звенящего гула самолетов над головой... Вешка поймала себя на том, что бездумно и счастливо улыбается глядя на свою трясущуюся руку.

- Зенитка молчит...

- Что? - она нехотя оторвала взгляд от ладони.

- Зенитку накрыли, - связки едва слушались Помника.

- ...

Вой падающих бомб вонзился в неоформленную еще мысль. Убил ее. Вместо нее родилась иная: "Другой звук! Другой! В нас! Господи! Мама!"

Вешка едва успела зажмуриться, как мир вздрогнул, шатнулся... и еще раз... и еще... Устоял. А потом наполнился шорохом листьев, скрипом ломающегося ствола, стуком мусора о броню, радостным ревом самолетных двигателей избавившихся от груза... "Господи, они ведь улетают. Да?"

- Хорошо, что попить не успел! - проорал снизу Радек. - Уссался бы!

Рядом прыснул, захихикал, и тут же сорвался в хохот Помник.

Вешка тоже засмеялась, совершенно по-бабьи, мелко и дробно. А потом вдруг икнула. И икала, мучительно сотрясаясь всем телом, плача и смеясь, пока в зубы не сунули горлышко фляги...

Вдоль теплушек бредет человек в черной железнодорожной робе. Медленно. Шатаясь. Почти дошел до последнего вагона и... мешковато сел, почти упал на насыпь, подвернув под себя ногу...

- А не попали ж ни разу! - пробасил за спиной давешний улыбчивый сосед-танкист. Тоже выбрался на опушку - сейчас из леса, словно, грибники, перекликаясь выбираются командиры машин. - В эшелон не попали ни разу, говорю, - весело повторил танкист.

" Груздёв", - вдруг вспомнила Вешка его фамилию. Не оборачиваясь согласно махнула ушами, слышу, мол. Не до разговоров - своих найти надо.

Машину Ивкова увидела почти сразу - сушка уткнулась в сломанную сосну шагах в ста слева, порвав гусеницу. Экипаж в полном составе копошился вокруг поврежденной машины. "Опять отличились", - шевельнулось злорадное и пропало - после пережитого сил осталось чуть, хотелось упасть в густые заросли помятого гусеницами межника, закрыть глаза и забыться, спрятаться от всех и вся. "Соберись. Соберись! Нельзя расслабляться!"

Посмотрела вправо, увидела, как машет кому-то рукой и срывается в бег, придерживая кобуру, Груздёв. Вдоль всего леса люди высматривают друг друга, собираются тройками-звеньями, и уже кое-где от этих троек отделяются и торопятся к своим начальникам командиры звеньев. Вон и комбат виден, а около него двое из первого полубата. "Где же Любек? Он въехал в лес справа шагах тридцати-сорока. Что такое?"

Именно там, шагах в сорока, Груздёв что-то обсуждал с другим танкистом, а третий только показался из леса и опять скрылся в зарослях. Туда же нырнул и второй, а "грибной" сосед оглянулся на Вешку. Без следа улыбки.

- Эй, самоходчица! Сюда давай!

Ноги сами понесли ее на зов. Даже мыслей еще не появилось. Только в груди что-то сжалось...

- Что?!

- Там ваших разбомбило...

И уже в спину:

- Бомба рядом легла!

Три слова и жизнь. Три человеческих жизни! "Танку страшно только прямое попадание!"

Кустарник расступился перед Вешкой - она пролетела сквозь него. Только что похоронившая троих, и Люба Дивова среди них. А сейчас счастливая: "Танку страшно только прямое попадание!"