Поп и пришельцы

– Кстати, Герман Васильевич, вы мне можете объяснить разницу между гностиками и агностиками? – спросил Гувыртовский, странно вильнув мыслью. – Мы это в университете проходили, но как-то очень в деталях – я ничего не понял.

Пиджак неловко зашевелился на плечах Гувыртовского, когда тот откинулся на спинку стула и вложил руки в карманы, втиснув их между подкладкой и ребристой жестянкой с подозрительной фасолью.

– Агностик – это тот, кто считает, что в мире ничего сверхъестественного нет, – сказал отец Герман. – А гностик считает, что в мире имеется Нечто, вроде Космического Разума.

Гувыртовский моргнул и уточнил:

– Агностик полагает, что есть Космический Разум?

– Нет. Гностик.

Они помолчали.

Потом учитель сказал:

– Я, наверное, гностик. Вы очень точно это определили. Мне сегодня именно показалось, что существует Нечто. Нечто невидимое. Может быть, даже Космический Разум. Только очень злой и зоркий, понимаете? Он как будто заглядывал ко мне в душу, ища, за что бы уцепиться, что бы такого из меня спереть.

– Вам это представляется необычным?

Гувыртовский замялся.

– Я всегда думал, – признал он, – что Высшее Существо благодушно скользит взором по поверхности.

– Да, – сказал отец Герман, – вы типичный гностик.

– Нет, правда! – обеспокоился Гувыртовский. Он всегда очень заботился о том, чтобы каждое его слово собеседник понимал абсолютно правильно. – Когда я шел к вам, мне явственно почудилось, как кто-то невидимый, злой и сильный, смотрит на меня.

– Откуда смотрит?

– Вы не верите! Со всех сторон.

– Я вам верю, – сказал отец Герман по видимости спокойно. – У нас его называют дьяволом.

– По-вашему, дьявол существует?

– Голубчик Иван Петрович! Конечно.

Гувыртовский опять смутился.

– Не знаю… «Нечто» – это как-то ближе… понятнее… А то сразу – «дьявол»! Средневековье какое-то.

– Стоит назвать явление по имени, как все шарахаются, – задумчиво произнес отец Герман. – Я вам кое-что покажу.

Он вынул фотографии, оставленные ему Опариным, и разложил их на столе.

– Вам хорошо видно? Может быть, включить верхний свет?

Гувыртовский встал, чтобы лучше разглядеть снимки, навис над ними, склоняя голову то в одну, то в другую сторону, потом вдруг посерел и уставил на отца Германа шалые белые глаза:

– Это ведь убитые?

– Да.

– Их маньяк зарезал? Прямо у нас, в Пояркове?

– В радиусе приблизительно пятидесяти-семидесяти километров.

– А где эта… дочь?

Отец Герман молча показал пальцем. Гувыртовский нырнул к столу, потом опять отодвинулся и даже прогнул спину.

– Вам плохо видно? Может быть, все-таки зажечь свет?

– Нет, это я линзы поставил… Была близорукость, стала дальнозоркость.

Он еще немного покружил возле фотографий, а затем сел за стол, утвердил локти и воззрился на отца Германа.

– Вы и теперь не видите? – спросил учитель.

– Чего?

– Чья это работа.

– Иван Петрович, для меня нет сомнений в том, что это сделал человек с сильными отклонениями в психике и, несомненно,