Завещание Малого Льва

— Лале! — завалился он к царю в покои, его лично охрана пускала беспрепятственно, — Лале, ивринги хотят выпить!

— По-моему, это ты хочешь выпить, — услышал он знакомый голос сбоку, — а ивринги тебя обыскались.

В кресле сидел отец. А сам Лафред-Леций возился у камина.

Уже так стемнело, что пламя огня стало ярче полыхающего шеорского заката.

— Папа?! Ты каким ветром?

— Счастливым, — улыбнулся Ольгерд, — застегнись и причешись. Тебя в комнате ждет твоя жена.

— Скирни?!

— Соскучилась. Пришлось отложить пару совещаний, но я не жалею. До чего у вас тут красиво!

— Да, дядя Ол, — кивнул Лале, — рурги — такие мастера! А какие у них книги… если мы не спасем эту планету, то надо хотя бы эвакуировать культурные ценности.

Льюису было уже не до спасения планеты и не до дурацких опусов, которые рурги царапали на деревянных табличках, он в них ничего не понимал. Он стоял в полном шоке оттого, что Скирни здесь. Здесь и сейчас! Ну, и чувствительность у нее! Наверное, она все-таки его любит. А он — просто невоздержанная скотина, примитивная, как все мужики. Она ждала его шестнадцать лет, а он не в состоянии потерпеть год-другой, пока она не вылечится.

— Надо хоть цветов нарвать, — пробормотал он.

— Да она тебе и без цветов будет рада, — засмеялся отец.

— Спасибо, папа.

Он всё-таки спустился в сад, оборвал осенние хризантемы у себя же под окнами и с совершенно виноватым видом открыл свою дверь. В душе был такой кавардак, что и не рассказать никому. Он сжимал стебли цветов, а ему всё еще казалось, что это гибкое, тоненькое тело Ассоль. Она как будто пришла вместе с ним.

Скирни стояла у окна и тоже не могла оторваться от красот Хааха на закате. Черный термостат откровенно облегал ее высокую, чисто-женскую фигуру с большой грудью и широкими бедрами, но при этом в ней было гораздо меньше призывной порочности, чем у худой девчонки, в ней вообще ее не было. Она была ангелом, добрым, праведным и прекрасным. Черные волосы волнисто падали на черный ворот куртки, и глаза были черными, и кожа — смуглой, при этом она была светлым ангелом, так он ее воспринимал.

Минут пять они просто молча обнимались. Он как будто пил из родника. Вокруг нее было как-то чисто. Чисто и легко. Именно поэтому он готов был терпеть ради нее всё, он вообще согласен был жить без секса, лишь бы припадать к этому роднику и растворяться в нем.

— Льюис, прости меня. Ты обиделся, да?

— Я?!

— Я знаю, ты обиделся. Но я так переживала за этого ребенка… так нельзя. Я совсем про тебя забыла. Ты же мой любимый?

— Надеюсь, что я.

— А мужчины тоже как дети. Пожалуйста, не сердись.

— Да что ты, Скирни, — ему вообще хотелось провалиться сквозь землю, — а с кем ты его оставила, этого ребенка?

— С Кондором.

— С кем?!

— Из него хорошая нянька получается.

— Да, вы прямо идеальная пара!

— Идеальных пар не бывает, — Скирни сказала это как-то грустно и посмотрела на него своими детскими черными глазками в ободках коротких ресниц, — поцелуй меня, Льюис.

Он даже поцеловать ее не мог, как будто губы были грязными. Хотя очень, конечно, хотел.

— Я так пьян, Скирни.

— Ну и что?

— От меня несет как из бочки. Мы отмечали завершение этапа. Коньяк глотали кружками.

— Надо же, — не обижаясь, улыбнулась она, — твои ивринги — тоже пьяницы?

— Да нет, просто я за них всё и выпил.

Она погладила его по плечам.

— Тебе плохо, да? Ты все-таки обиделся.

— Хуже, — выдохнул он, — хуже, Скирни…

— Что такое?

— Я тебе изменил.

Они смотрели друг другу в глаза. Ее короткие черные реснички вздрагивали. Теперь уж точно надо было куда-то провалиться.

— Только что, — добавил он, чтобы уж совсем всё испортить.

И ничего не произошло. Его даже не оттолкнули.

— Хорошо, что ты сказал, я как будто чувствовала…

— Скирни… простишь ты меня когда-нибудь?

— За что, Льюис? Ты что? Разве не я в этом виновата? Тебе, должно быть, так неловко сейчас и стыдно? А это всё из-за меня.

Его снова гладили теплыми ладошками по плечам, его любили и даже не обвиняли ни в чем. Он знал, что она добра, но чтобы настолько?

— Если захочешь со мной расстаться, тоже сразу скажи. Хорошо?

— Да я последний дурак буду и скотина, если захочу с тобой расстаться.

— Нет. Просто будешь Льюисом Оорлом, который полюбил другую женщину. Любовь, она ведь не спрашивает. Говорят, у каждого есть своя половина. Не всегда ее можно встретить в одной жизни… но если встретил — никуда от нее не деться. Притянетесь как два магнита.

Он так и не посмел ее поцеловать. Они лежали, обнявшись, на подушках, как хорошие друзья, и ему было почти легко оттого, что он сразу признался, что его поняли, что Скирни хватило мудрости и великодушия его простить. Никакой стены между ними не возникло, даже наоборот, они стали еще ближе почему-то… но он не сказал главного — с кем он ей изменил. Вот этого он бы просто выговорить не смог.

— Я ведь была у Гевы, — сказала она.

— Все-таки была?

— Да. Почувствовала, что теряю тебя, и побежала.

— Да не теряешь ты меня. Просто я живой: обижаюсь, срываюсь… только я тебя люблю. Слышишь?

— Гева сказала, что всё от меня зависит. Это я виновата, понимаешь? Я такая, а не ты.

— В чем ты виновата? В том, что на большинстве планет правят мужчины, а женщины даже пикнуть не могут? И на Земле такое было, а на Вилиале в эпоху Упадка Расцвета… а на Тевере и сейчас процветает. А на вашей Богом забытой Оринее — и подавно.

— Ты признался, — вздохнула Скирни, — теперь я признаюсь.

— В чем?

— Мне там один охранник нравился. Или я его жалела? Я иногда путаю любовь и жалость, они так похожи! Он потом все-таки умер, болел чем-то. Я сама к нему ходила, никто меня не заставлял. А девицы наши со двора надо мной смеялись. Они все к Молчуну бегали или к другим, кто поздоровее.

— Так ты другого любила? А тут я с неба свалился! Вот как всё было, оказывается?