Космопроходимцы (вторая часть). Ксеноопера "Жнец, Швец, Игрец" (СИ)

Предписание доктора - трижды в день делать нелепые упражнения поначалу показалось ему несусветной глупостью, но вот ведь - втянулся. Выходит, и от бессмысленных телодвижений можно получить удовольствие, особенно если не искать смысл. Обойтись бы только без этих... Самое неприятное он оставил напоследок и теперь переминался с ноги на ногу на холодном полу; начать не спешил, ища оправдание в том, что надо бы сначала продышаться. Ненавистные приседания. Поначалу от боли в колене темнело в глазах, теперь стало полегче, а может, просто привык. К этому телу. К боли. К тому, что в глазах. Темнеет. И лезут мысли. Зачем всё это?.. Он отсчитывал приседания. При этом чувствовал себя не человеком, а тупым механизмом. Приказали приседать. Столько раз. Он приседает. Зачем? Потому что так надо. И к тому же...

Сделав положенное число приседаний, он выпрямился. Дыши ровнее. Спешить некуда. Сначала выровнять дыхание. К тому же после приседаний - самое гнусное. Вот это. Он вернулся к стене. Вот это вот отвратительное упражнение. Дело даже не в боли, а в идиотизме положения. Поддерживать дрянное увечное тело, в котором оказался по собственной глупости. Колченогое, калечное. Цепляться за него, проснувшись, влезать в него, как лошадь в хомут, потому что иначе - на живодёрню. 'Что за чушь опять? - подумал Жнец. - Лошадь, живодёрня... Ной не знает, что это такое. Раз не знает, ну их в болото эти мысли. Лезут, потому что не хочешь делать вот это, стыдное. Последнее упражнение'. Он повернулся к стене левым боком. Правой рукой поднял левую, так, чтобы пальцы уткнулись в стену. И стал, перебирая пальцами, поднимать руку. Иначе не получалось, только вот так. Как дети изображают шагающего человечка. Правда, обычно человечки у них не взбираются пешком на отвесные стены, больше по столу ходят или по полу, как нормальные люди. А не как идиоты, которым надо пальцами перебирать, чтобы поднять руку. Он поморщился. Человечек взобрался до самых высот. Выше чего невозможно. И начал осторожно спускаться. Пятясь, обратным порядком. Калечное тело, не только хромоногое, но и безрукое. Ну куда ты пойдёшь, колченогий, спросила Ксения. Ладно уж, оставайся. Только не маячь у меня перед глазами, слышишь? Видеть тебя не хочу. Хромоногий безрукий ублюдок, подумал Жнец. Человечек опять полез на отвесную стену. На лбу выступила испарина, как будто действительно карабкался в гору, дыхание сбилось, шумело в ушах, и всё-таки Жнец услыхал шорох. Скрипнула дверь. 'Спиро в мастерских. Ксения? Вряд ли. Нет, не она. Шагов я не слышал. Эми?' Жнец уронил руку. С досады готов был провалиться сквозь землю. 'Мальчик видел, как я пальцами по стене. Блудный отец, калека'. Рука упала плетью.

- За... ходи, - сказал он, преодолев одышку. Повернулся, стараясь не делать резких движений. Так и есть, дверь приоткрыта, в щели - глаз. 'Нет, он не боится. Эми вообще не из пугливых'.

- Заходи, - повторил он негромко. Звукоизоляция отвратительная, стены точно картонные.

Эми проскользнул в комнату, оглянулся, осторожно прикрыл за собою дверь. Но всё же она скрипнула. 'Нет, он боится. Но не меня, - понял Жнец. - Стены тонкие, мальчик не хочет, чтобы услышала мать. Кричала на него. Терпеть не могу крика'.

- Па! - сказал Эми. - Я хотел спросить...

Жнец зашипел, прижал к губам палец. Потом мотнул головой в сторону окна. Мальчик понял. Нормально у него с соображалкой, удовлетворённо подумал Жнец. Понял, что открытое окно глушит звуки. А может, просто меня послушался. Папой называет, несмотря ни на что. Ну зачем ему колченогий и безрукий отец? Жнец запер дверь на задвижку и тоже подошёл к оконной амбразуре. Западная сторона, дворик. Ветра почти нет, едва шевелятся виноградные листья. Не жарко, до заката Альраи меньше недели. Потом останется только Боз, и то не всегда и невысоко над горизонтом. Мальчик не боится, ему интересно. Эти его вопросы...

- Я хотел спросить... - шептал мальчик, устраиваясь на подоконнике.

- Привет, Эми, - сказал Жнец.

- А? Да, привет, па. Так я хотел спросить: это правда, что ты каторжанин?

- Может быть, не помню, - солгал Жнец. - А что тут такого? Мало ли кто каторжанин. Дед твой, к примеру, тоже.

Амнезию Жнец симулировал, чтобы как-то оправдать историю, наскоро состряпанную Спиридоном Антониадисом. Тот соврал береговой охране, что нашёл беспамятного сына на рифе, а рядом обнаружил остатки разбитой лодки. Совсем неплохо для экспромта - потерпевший кораблекрушение вполне может лишиться памяти. Главное, чтобы никому не пришло в голову связать появление Ираклия с исчезновением Роберта Корка. Рассказывать чинушам про схватку с головоногим Спиро не хотел, потому что тогда вкатили бы срок за незаконное хранение оружия. Положим, от срока можно откупиться, но автомат сдавать старику не хотелось, вот он и выдумал эту ложь: нашёл-де беспамятного Ираклия на скалах возле разбитой калоши. Пусть даже патрульные после отлива доберутся до рифа Надежды и никаких обломков не обнаружат, не беда. Сезон ветров, господа начальники, работает лучше ваших уложений о наказаниях, ничего удивительного, что даже щепок не осталось от лодки.

- А что дед? Он же не настоящий каторжанин, он тебя здесь искал.

- Среди настоящих каторжан тоже встречаются хорошие люди.

- Да я понимаю, па, что ты со мной как с маленьким. Просто я хотел узнать, за что тебя.

- Не помню, - снова соврал Жнец, подумав: 'Почти правда. Как я стал Жнецом, не помню. Кем я был раньше, и был ли вообще...'

- Ничего, па. Это ничего, что забыл, я тоже не всё помню. Как ты уходил на 'Бродяге' не помню и ещё много чего. А они говорят, ты каторжанин, и ещё почему-то говорят, что ты счастливчик. И смеются.

- Они это кто?

- Да так, есть тут один, - Эммануил поскучнел, стал мрачен.

'Не надо бы давить на мальчика, слишком я... Они это кто. Стукача из него хочешь сделать? Ничего странного, что кто-то в поселке знавал Ноя. Хуже, если они пронюхают, что Ной и Роберт Корк - одно и то же лицо. Да и это не смертельно. Интересно, что за свинья над мальчишкой смеётся'.

- Ты про того из мастерской? - наудачу спросил Жнец. Одно из двух: мастерская или бар, с береговой охраной и патрульными малец не общается.

- Ага, про него. А ты откуда знаешь? Это же вчера было. Я не поверил, а Джерри говорит, он всё помнит, потому что давно живёт и память у него хорошая; и точно, он тут родился, это Лесс и Ларри приехали, и ещё Маргошка, и я тут родился тоже, только он гораздо раньше, и...

- Погоди, Эми, что-то я запутался в твоих лессах и маргошках, - перебил Жнец, отметив про себя: 'Джеральд Ван Хорн из слесарных мастерских'. - Скажи лучше, чего ему от тебя было нужно.

- Да ничего. Просто назвал тебя счастливчиком, а остальные смеялись. Сказал, что заросший и бородатый счастливчик выглядит гораздо лучше бильярдного шара, и ещё сказал, что бильярдному шару, когда он уже попал в лузу, неплохо бы обрасти волосами и бородой, чтоб не гоняли его по столу кием. И они все заржали: и Джерри, и Лесс, и особенно Ларри, и... Нет, Маргошка не ржала, потому что уже ушла к Испанцу. А я не понял: чего они ржут, при чём здесь какой-то шар... А? Па, почему они смеялись?

- Не знаю, - солгал Жнец, почёсывая отросшую бороду. - Глупые, вот почему. А станут ещё смеяться, ты намекни Джерри, что я тоже давно живу, дольше него, и что память у меня тоже очень хорошая. Поэтому я прекрасно помню, как один мальчик делал из трубы самострел. Так ему и скажи.

- Самострел из трубы? - оживился Эми.

'Вот именно. Но это враньё, что память у Ноя хорошая. Какие-то лоскутки, обрывки. Джеральд Ван Хорн, самострел из трубы - это я помню. Как поймал его за этим занятием, помню. Как Быстрицкому об этом рассказывал. Потому и помню, что Ной травил анекдот про мальца из слесарных мастерских. Но почему он не сдал парня старшим Ван Хорнам? Мотивы из памяти выветрились напрочь. Главное, не понимаю, почему бросил Ксению с... Ладно, всё это эмоции. Думать надо, иначе опять на зелёное сукно выставят и засадят куда-нибудь кием'.