Земное счастье

— И какие схожие, — заметил Маран. — Одно выражение на всех. Ну? Дальше?

— Дальше — вырождение, — сказал Дан.

— Почему?

— Потому что вначале они испытывают живое чувство, например, занимаются любовью и передают это другим. Но постепенно возникает своеобразный парадокс. Суммированная и отраженная эмоция настолько интенсивна и полна, что первоначальная, натуральная, кажется суррогатом. Пропадает желание создавать и испытывать ее. Но когда исчезают живые чувства, суррогатом становится уже отражение. Тень чувства становится тенью тени. И… И все.

— Все, — согласился Маран. — Остальное ясно. — Он поднял свой стакан. — За твое здоровье, Дан! Наи, девочка! Ты заслуживаешь награды за идею. Хочешь, я повезу тебя куда-нибудь? Слетаем, например, на море, искупаемся и вернемся. Или пойдем… Ну я не знаю. В театр. Или в ночной клуб. Правда, там наверняка объявятся какие-нибудь журналисты и пристанут к нам со всякими далеко не деликатными вопросами.

— А в театре их, думаешь, не окажется? И даже на пляже. Я нашла фото, о котором говорил Артур. Знаешь, где они нас сняли? На дороге. Когда мы поднимались сюда пешком, и вокруг не было никого на добрый километр.

— Так ты никуда не хочешь?

— Хочу.

— Куда же?

— В самое далекое путешествие, — сказала она тихо, почти неслышно, Дан скорее угадал, чем разобрал ее слова.

— Вот как? — Маран резко повернулся к ней. — У тебя сегодня идеи одна лучше другой. Но ты уверена?..

Он умолк, глядя вопросительно, Наи кивнула, вдруг смутилась, встала и отошла.

— Как тебе напиток? — спросил Маран Дана.

— Очень вкусно, — сказал Дан. — Только, по-моему, тут кроме кофе и карны есть кое-что иного рода.

— Коньяк, — признался Маран. — Но немного. Хочешь еще?

Дан вдруг уловил в нем знакомое напряжение натянутой струны. И перехватил взгляд, который потянулся за Наи.

— Я лучше пойду, — торопливо сказал он, поднимаясь. — Увидимся попозже вечером?

— Завтра.

Маран встал, чтобы проводить его до двери.

Проходя, Дан увидел, как Наи собирает в аккуратную стопку разложенные Мараном листы с текстом.

— Оставь, — сказал Маран. — Потом разберусь. — И взяв покрывало за угол, одним движением сдернул его с постели вместе с листами, которые разлетелись по всей комнате, как птичья стая. Впрочем, никто из них этими птицами не любовался, они смотрели друг на друга…

Дан понял, что о нем забыли, и поспешил притворить за собой дверь.

Следующее утро Дан провел один на лужайке перед домом. Он сидел на старинной деревянной скамейке с изогнутой спинкой и читал, время от времени поднимая голову и с удовольствием обозревая подступавший почти к самой вилле желто-красный осенний лес. Ника и Дина отправились в город за продуктами, Дану эта операция представлялась бессмысленной, поскольку все можно было заказать на дом по «фону» или сети, но Нике, как любой женщине, нравилось самолично делать покупки, и Дан давно понял, что тут ничего изменить нельзя. Человек способен на многое, но есть вещи, которые выше его разумения и его сил. Отучить женщину ходить по магазинам может один господь бог, и то если переиграет весь акт творения с самого начала. Так что он только безмолвно кивнул, когда Ника сообщила ему о своих планах, оделся потеплее, взял книгу и пошел на лужайку. Марана с Наи не было ни слышно, ни видно, и Дан даже засомневался в собственном диагнозе, возможно, он не так понял, и они действительно куда-то уехали… Потом он вспомнил взлетевший в воздух отчет. Эффектно, ничего не скажешь. Ох уж этот Маран! Ему бы кино снимать… Он посмотрел на их окно, но окно было закрыто, и он опять решил, что их нет.

Маран появился во время обеда, вернее, в его конце, когда поскучневший Дан молча доедал свой бифштекс под непрекращавшийся щебет Ники с Диной.

— А мне поесть дадут? — поинтересовался Маран. — Или все съели?

— Суп будешь? — спросила Ника, вставая.

Маран кивнул, и она ушла на кухню.

— А где Наи? — спросил Дан.

— Наверху.

— А почему обедать не идет?

— Если она одолеет сегодня лестницу, — сказал Маран, придвигая к себе салат, — значит, мне пора на пенсию.

Дина поглядела на него сердито, но Маран подмигнул ей, и она спросила только:

— Может, отнести ей поесть?

— Ты становишься все очаровательнее, — сообщил ей Маран, не отвечая на вопрос. — С нашей стороны преступно скрывать тебя от общества. Тебе надо чаще встречаться с людьми. С мужчинами в том числе.

— Отнести или нет?

— Отнеси.

Дина вышла, Маран посмотрел ей вслед и со вздохом сказал:

— С бакнианскими женщинами неладно, Дан. Они совершенно разучились желать. Мы испортили их своей постоянной готовностью. Надо это как-то менять. Внести коррективы в заповеди.

— Какие коррективы?

— Да не знаю. Начать им отказывать, что ли?

— Начни, — согласился Дан.

— Я? Боюсь, что я уже неспособен на столь глубокие внутренние переделки.

— Глубокие?

— Конечно, Дан. Это тоже почти инстинкт. Но что-то делать надо. Мне-то хорошо, я устроился, как говорит Лайва, лучше всех…

— Точно? — спросил Дан.

— Абсолютно. Однако я не закоренелый эгоист и думаю о других. Но не призывать же мне всех торенских мужчин искать себе женщин на Земле. Куда же тогда денутся земные мужчины?

— В Лах, — усмехнулся Дан. — Начнут ухлестывать за прекрасными лахинками, которых так усердно рекламирует Патрик.

— Боюсь, что лахины не отдадут своих женщин без боя, — заметил Маран.

— Тогда не знаю. Сражаться за женщин наши не станут. Разленились.

Появилась Ника с подносом. Дан с одного взгляда понял, что разноцветный гарнир к бифштексу она раскладывала сама, без помощи кухонного автомата и очень при этом старалась. Обратил на это внимание и Маран, чего обычно не делал, правда, его безразличие к еде после Палевой несколько уменьшилось, но не настолько, чтобы превратиться в интерес.

— Ручная работа? — спросил он, немедленно берясь за ложку и приступая к супу. — Спасибо.

— Конечно, у Наи это получается лучше, — сказала Ника самокритично. — Но я попробую наверстать свое в сфере обстановки.

— Какой обстановки? — спросил Дан, потом вспомнил. — Ах да, дом!

— До чего ты забывчив, Даниель, — шутливо упрекнул его Маран. — Я-то думал, ты усиленно вносишь предложения и высказываешь пожелания. А ты, как и я, предпочел позицию наблюдателя.

— Нет у меня никаких пожеланий, — сказал Дан. — Кроме одного.

— Какого? — поинтересовалась Ника.

— А чтобы эти дома были недалеко друг от друга.

Маран рассмеялся.

— Почти то же самое я вчера говорил Наи. Только с большей точностью. Чтобы я мог дойти до Дана пешком — так, по-моему.

— Есть, шеф, — сказала Ника. — Будет сделано. Собственно, мы с Наи это уже обсуждали. Не дожидаясь руководящих указаний… А где, кстати, Наи? Надеюсь, она не больна?

— Нет, — ответил Маран, переходя к бифштексу. — Она просто устала с дороги.

— Какой дороги? — удивилась Ника. — Вы куда-то ездили?

— Ага. В путешествие.

— Какое еще путешествие?

— Далекое.

— Куда это?

— На край.

— Край чего?

— Пропасти.

— Что ты морочишь мне голову? — обиделась Ника. — Какой еще пропасти?

— Лунной. — Маран положил вилку и нож и сообщил: — Я придумал замечательный аттракцион. На Луне ведь глубокие пропасти и слабое тяготение. Представьте себе, что вам цепляют к поясу длинный-длинный стальной трос и сбрасывают в пропасть. И вы падаете. Очень долго. А трос все разматывается, разматывается. Уже близко дно, сплошь покрытое торчащими скалами. Скалы похожи на зубы акулы. И ощущения ваши подобны им же, такие же острые. Вы уже видите каждый камушек, вас озаряет — все погибло, трос лопнул или отцепился, последняя минута жизни, вы зажмуриваетесь. И тут трос натягивается, останавливая вас в полуметре от смерти.

— Ужас, — сказала Ника.

— Нет, — ответил Маран, — блаженство.