Часть той силы

а. Берег по краю воды густо зарос лозами, чуть подальше стояли колонны высоких кленов, ветви которых начинались лишь на большой высоте, так что ходить в этом лесу было одно удовольствие: много свободного пространства и ненавязчивая красота кленовых листьев, шуршащих под ногами. Ложкин выломал одну из лоз и смастерил удилище. Прикрепил лесу с крючком. Забросил удочку в воду, подрагивающую от толчков тяжелых рыбьих спин. Рыбы здесь было немерено, хоть руками бери.

Несколько минут ничего не происходило. Ложкин видел с высоты той коряги, на которой он сидел, что рыба расплылась в стороны от крючка, не то испугавшись, не то удивившись. В этом пруду, скорее всего, никто не удил целое столетие. А может быть, и вообще никогда.

Затем одна из рыб выпрыгнула из воды. Ложкин ожидал увидеть что-то вроде карпа или толстолобика, но порода рыбы оказалась совершенно неизвестной ему. Рыба была явно костлявой, с длинными плавниками и большой зубастой головой. Она плюхнулась в густую зелено-коричневую воду, и снова все стало тихо. Ложкин обратил внимание, что в пруду не было лягушек, водомерок, и прочей обязательной живности, заметил, но не придал этому значения.

– Что же, голубушка, я посмотрел на тебя, а ты посмотрела на меня, – прошептал Ложкин. – Не пройдет и часа, как я тебя съем.

Ему на самом деле показалось, что рыба, выпрыгнувшая из воды, посмотрела на него: все дело было, видимо, в ее выпученных красных глазах.

Последний раз Ложкин удил рыбу еще в детстве, лет десяти, не старше, у такого же тинистого лесного пруда, как этот. Тогда он был еще вместе с отцом; одна из рыб оторвала леску вместе с поплавком и ушла на глубину, волоча поплавок за собой. Тогда отец спустился в воду, поплыл и поймал поплавок руками. Ложкину вдруг показалось, что все это было только вчера, или даже сегодня, только вот сейчас, мгновение назад, или даже мгновение вперед: сейчас сильная рыбья пасть схватит крючок и потянет, и оторвет, и утащит на глубину.

Он обернулся, словно и в самом деле ожидал увидеть рядом отца. Увы, он все так же сидел на старой и неудобной коряге, глядя на уютное родное прошлое из той жестокой пустыни будущего времени, в которую он, сам не зная как и сам не желая того, умудрился зайти. Лишь в детстве мы по-настоящему ощущаем жизнь, а потом живем как будто в жестяной коробочке с раскрашенными стенками. Ничего никогда не повторяется, но не потому, что меняется река, в которую мы вошли, а потому, что меняемся мы сами; мы течем, как река, и все быстрее с годами. Вдруг рыба потянула.

От неожиданности Ложкин едва не свалился с коряги. Рыба тянула мощно и уверенно. Леска лопнула; поплавок нырнул несколько раз и остановился на самой средине пруда. Точно так же, как и бесконечность лет назад. Бесконечность, – потому что годы жизни нашей на самом деле нужно отсчитывать по логарифмической шкале, чем дальше, тем быстрее они летят.

Эта мысль вдруг постучалась в его мозг, как чужой гость, перепутавший этаж.

– Что же, дорогая, придется мне намочить ноги, –