Пятый всадник (СИ)

– Ты прав. Как бы ни было больно это осознавать, но ты прав.

Помолчал еще с минуту и, наконец, снова заговорил.

– Мы обязательно наведем здесь порядок. И не только здесь. Везде. Просто сейчас на это нет сил. Чтобы привести это стадо к нормальному бою, нужна настоящая войсковая операция. А сейчас все боеспособные части сражаются с врагом на фронте. Ничего, сначала разобьем укропов, а потом и этой мразью займемся.

– Я думаю, пока эта мразь сидит в тылу за спинами тех, кто воюет, укропов вам разбить не получится. Они подрывают боевой дух, а это самое страшное.

Особист посмотрел на меня долгим странным взглядом. Потом вдруг довольно резко затормозил и вырулил на обочину.

– МЫ укропов разобьем, а вот ВЫ можете шагать дальше куда хотите. Твои документы на заднем сиденье. Все. Шагай.

Я был поражен произошедшей переменой, не понимая, отчего это произошло.

– Куда шагать?

– Куда хочешь!

– Но мы же договорились, что вы привезете меня к ополченцам.

Особист еще раз посмотрел на меня, теперь уже более доброжелательно.

– Послушай, ты сказал мне, что хочешь вступить в Ополчение. Так?

– Да.

– А вот только что ты продемонстрировал, что совершенно не отождествляешь себя с Ополчением.

– Почему?

– Ты сказал – «ВЫ не разобьете», – он сделал ударение на слове «вы». – А не «МЫ не разобьем».

Я понял свою ошибку и тут же поспешил исправить.

– Да, виноват. Еще не успел до конца почувствовать себя ополченцем. Для этого нужно время.

– Слушай, Олег. Я серьезно говорю. В Ополчении много разных людей. И у них разные мотивы. Кто-то пришел, потому что не хочет, чтобы его и его детей заставляли говорить по-украински. Кто-то мстит за убитых родных и близких. Понимаешь? Есть люди, которые мечтают о возрождении Великой России в границах СССР. Но у всех у них есть идея. Потому что только за идею можно отдать свою жизнь. Да, у нас есть люди, которые хотят в Россию, банально потому, что там зарплаты выше. Но они не на передовой, а, в основном, в таких вот бандах, которую ты видел. А те, которые пришли, потому что их потянуло на военную романтику, на передовой обычно долго не задерживаются. Бегут после первого же боя с полными штанами. Нам нужны умные и образованные ребята, чтобы сначала победить врага, а затем, после победы, строить мирную жизнь. Я хорошо разбираюсь в людях. Мне кажется, что через месяц боев из тебя получится толковый командир.

Тут он помолчал. Затем продолжил.

– Но, знаешь, если у тебя нет идеи, за которую не жалко отдать жизнь, то здесь тебе делать нечего. Так что, без обид. Мы сейчас будем проезжать мимо Луганска по окружной. Я могу тебя подбросить до нормального места и там оставить. Оттуда сам на попутках доберешься. Ну, что – идет?

Я задумался. С одной стороны, умирать за идеи, которые не воспринимал близко к сердцу, особого желания не было. И дело было совсем не в том, что я трясся за свою шкурку. Шкурка потеряла для меня большую ценность еще почти шесть лет назад. Просто я дал обещание Профессору, а если погибну, то уже не смогу его выполнить. Хотя моя смерть здесь будет являться типичным «обстоятельством непреодолимой силы». Но главная причина была даже не в этом обещании. Мне казалось, что подарить человечеству новый источник энергии – это и есть моя миссия на Земле. А если ее не выполню, то, значит, зря прожил жизнь.

В то же время, очень не хотелось обманывать надежды хорошего человека, который мне поверил. Ведь, если бы не он, сидеть мне под замком с непонятными перспективами. Плюс к этому, если он меня высадит сейчас в Луганске, как я доберусь до России? Я же въехал нелегально, в паспорте штампа нет. Меня на границе тут же арестуют. Переходить тайными тропами – нужен провожатый. А где я его найду? И, потом, если сейчас уйду, Особист будет всю жизнь вспоминать меня и плеваться. А мне, почему-то, очень этого не хотелось.

И тут на меня накатил приступ фатализма. Я решил – что будет, то и будет. Погибну – значит, так было надо. Выживу – будет знак, что и вправду у меня есть какая-то миссия. Все эти мысли пронеслись за секунды.

Я понял, что принял твердое решение.

– Я не хочу в Луганск. Я с вами – в ополчение.

Мне показалось, что со стороны Особиста послышался вздох облегчения.

– Ты хорошо подумал? Там ведь каждый день гибнут десятки наших людей.

– Я подумал. Я еду с вами, – сказал, и сразу легко сделалось на душе. Ладно, повоюю. Может, потом в жизни пригодится. Если жив останусь.

– Сергей, – он протянул мне руку.

– Очень приятно, – сказал я первое, что пришло в голову.

После этого разговора ехали еще часа два. Потом на дороге показался указатель – «Снежное». Сразу за указателем размещался блок-пост из бетонных блоков и мешков с песком. На посту развевались два флага – российский триколор и черно-сине-красное полотнище.

Что сразу обращало на себя внимание при въезде в город, так это то, что боеготовность местного гарнизона выгодно отличалась от того, что я увидел в Новосветловке. Это было видно во всем – в том, как были расставлены и замаскированы огневые точки, прикрывающие блок-пост, в четких движениях тех, кто нес здесь службу. А самое главное – в отсутствии праздно шатающихся. Вооружение было более адекватным воинскому подразделению, хотя обмундирование оставляло желать лучшего – довольно много вооруженных людей было в гражданской одежде. Да, с таким ополчением и в самом деле можно победить регулярную армию. В том, что здесь нет такого понятия, как мародерство, не было никаких сомнений.

Подъехали к двухэтажному зданию с фасадом из серо-бежевой плитки, до войны явно бывшим каким-то государственным учреждением. Там Особист вышел, попросив меня подождать в машине. Минут через пятнадцать вернулся с незнакомцем – длинноногим парнем примерно моего возраста. Какое-то время они разговаривали около машины. Точнее, говорил, в основном, Особист, а его собеседник слушал, время от времени кивая и вставляя короткие реплики. Я сразу почувствовал, что от этого, на первый взгляд, обычного парня, веяло внутренней силой. Это было во всем – в позе, жестах, в спокойном, невозмутимом выражении лица. Худощавое лицо странно контрастировало со спортивным телосложением.

Тут вдруг Особист поманил меня движением руки. Я вышел из машины и приблизился к ним.

– Вот, Артем, – обратился к своему собеседнику Особист, – принимай пополнение.

Тот, кого Особист назвал Артемом, критически осмотрел меня с головы до ног. Осмотром, похоже, остался недоволен. Что было неудивительным, учитывая мои светлые брючки, несерьезной расцветки рубашку с коротким рукавом и дурацкие мокасины на ногах – все, что мне удалось приобрести еще в торговом центре в Москве. Но лицо его ничем не выдало эмоций.

Давай, Олег, – протянул мне руку Особист, – будь здоров, удачи тебе.

Он быстро скрылся в недрах двухэтажного здания. Почему-то это сильно смахивало на бегство.

– Где служил? – спросил у меня Артём.

Мне стало стыдно. Уже во второй раз за последние несколько часов. Пришлось ответить честно, что нигде. Но тут, не дожидаясь умозаключений на тему того, что от армии я откосил, быстро выпалил, что в институте была военная кафедра, и у меня звание лейтенанта и военная специальность командира взвода.

– А чего прикид такой странный? Ты что – в этом воевать собрался? К нам обычно со своим обмундированием приходят. Мы только оружие даем. Если есть.

Я поведал историю о том, что более или менее подходящая одежда была, но она осталась в машине, которую отобрали в Новосветловке. Потом пришлось вкратце рассказать о моем пленении и освобождении. Про киллеров, которые за мной, якобы, охотились, говорить не стал. Сказал, что изначально ехал именно для того, чтобы вступить в ополчение.

– Хреново, что ты не служил, – заметил Артём, – такие обычно погибают в первом же бою. Но если после первого жив останешься, то, значит, будешь нормально воевать.

Ничего не скажешь – успокоил. Говор у него, как я заметил, был не местный. Может, он командированный из российской армии? Повадки у него явно, как кадрового военного.