Эпоха игры

енадолго. Милая мужская компания.

Отвратительный тип, с которым слегка поругивается Айзек, выглядит иначе. На нем обвислый спортивный костюм, разрисованный цветными полосами без всякого порядка и понимания высокой сущности красоты; сам тип невысок и квадратен, особенно квадратна его нижняя челюсть невероятных размеров. Его рот все время полуоткрыт, так, что кажется вот-вот потечет слюна. Прекрасная натура. Если бы я был авангардистом, я бы изобразил его в виде квадрата, пожирающего юных невинных треугольничков. Треугольнички, пожираемые живьем, будут желтого цвета.

Айзек манит меня пальцем - жест совершенно хамский: так добрая мамочка подзывает своего провинившегося оболтуса. Такие вещи прощать нельзя. Маленький Принц был прав, каждый день вырывая ростки баобабов, иначе баобабы, вырастая, разрушили бы его маленькую планету. Хамство - это такой же росток, если его не вырвать сразу, то вырастет огромный баобаб. Как там говорил Маленький Принц - молодые ростки баобабов и роз выглядят одинаково? Здесь он ошибался.

Итак, Айзек манит меня пальцем. Я не спеша сажусь на песок, внимательно разглядываю отвратительного типа, потом делаю тот же жест киваю пальцем. Айзек подходит. Я смотрю на него снизу вверх. Айзек протягивает мне ладонь, в его жесте все еще остается немало хамского. Выждав пару секунд, я поднимаюсь, отряхиваю, беру его ладонь в свою и переворачиваю так, чтобы моя рука оказалась сверху. После этого я крепко и покровительственно жму его запястье. На людей примитивных такие простые вещи действуют прекрасно, мы ведь еще не совсем избавились от понятных и целесообразных инстинктов обезьяньего стада, где главными были жест и взгляд. Кто не подчинялся жесту, тот погибал. Я слышал, что наш геном отличается от обезьяньего всего на один процент. У некоторых людей гораздо меньше.

Я кладу руку ему на плечо и слегка похлопываю, затем я подталкиваю его в сторону леса. Мы идем с видом двух друзей детства, встретившихся после десятилетней разлуки. Мы подходим к ручью и садимся на зеленоватый плоский камень. Я внимательно смотрю ему в глаза и, выдержав паузу, спрашиваю:

- Ты хотел мне что-то сказать?

Он открывает рот, чтобы ответить, но я перебиваю его и начинаю говорить о том, как нужно раскладывать костер. Тема его вполне устраивает. В его голосе и жестах больше нет превосходства - превосходства вожака стаи.

...Это чума, это хуже чумы, хотя никто не видит опасности. Когда-то давно люди знали только телесные болезни, а на сумасшедших просто не обращали внимания, или прогоняли их, или смеялись и издевались над ними. Потом их стали сажать в клетки - замечательный стиль лечения. Но сумасшествие не заразно, поэтому, если вы набиваете сто сумасшедших в одну клетку, от этого мучаются только сумасшедшие. Но болезни нравственные заразны как чума, хуже чумы, и самое страшное - они убивают только дух, оставляя тело жить и заражать другие души. Мы живем во время эпидемии нравственной чумы; в самых тяжелых случаях мы сажаем больных в клетку