Белые Мыши на Белом Снегу (СИ)

Я тупо кивнул. Он снова пожал мне руку и удалился - в какие-то недосягаемые для меня сияющие сферы. Я остался один и сидел, сжав руками голову - и в ней творилось Бог знает что. Куски воспоминаний, картины прошлого, чьи-то слова, лица, пустые зимние улицы, фонари, небо, острые звезды - все кружилось вокруг меня, ускоряясь. Мелькнул усталый, постаревший Трубин, Полина улыбнулась откуда-то детской улыбкой с ямочками на щеках, юная Хиля прошла танцующей походкой с Лаской на руках, Зиманский иронично сдвинул на лоб свои тяжелые учительские очки. Потом я увидел окно родильного дома, и в нем - мою мать, глядящую ласковыми глазами в серость февральского дня, в тупики улиц, в снежную пелену. Сквозь решетку Санитарного поселка сверкнули глаза Глеба. И - наконец, как избавление от мучений - над зубастыми от труб крышами взвился в синее небо непредставимый огненный шар, похожий на странное жидкое солнце, растекающееся по воздуху и заполняющее все - каждую крохотную щель.

Я застонал. Вошла Мила в чистом халате, с чистым выражением глаз, весело взмахнула рукой, словно дирижируя маленьким оркестром, и сказала мне:

- Это будет недолго, Эрик.

* * *

Случаются на севере дни, похожие на глухую бетонную стену - такие же двухмерные, без малейшего просвета, без эха, без перспективы. Именно в такой день старший регистратор районного Семейного отдела оттиснул маленькие штампики в наших социальных карточках, моей и Тониной, и пожелал нам семейного счастья.

На улице, сплошь заваленной снегом, так, что от проезжей части осталась лишь узкая, проторенная машинами колея, нас сфотографировали на фоне низких голубых елочек и со смехом и гиканьем посадили в кабину заводского грузовика, украшенного алыми бантами. Остальные - по большей части незнакомые мне девчонки из цеха - забрались в кузов и всю обратную дорогу орали песни, дружно подпрыгивая вместе с машиной на колдобинах.

Тоня сидела тихая, прижавшись ко мне на узком пассажирском месте и глядя на приборную панель. Водитель тоже молчал, лишь изредка шепотом ругая заедающие "дворники".

- Ну, что? - я посмотрел на Тонину макушку в белом веночке. - Как настроение?

- Ничего, - она подняла задумчивые глаза. - Ты уверен, что это было необходимо, Эрик?

- Опять? Мы все обсудили, я объяснил тебе свои принципы... Что тебя не устраивает? Кто-то недавно говорил, что меня любит. Отказываешься от своих слов?

Тоня покачала головой:

- Не-а. Но я себя чувствую, как будто... как будто вижу все это в кино.

- Почему? То есть, я хочу сказать, в хорошем смысле или в плохом?

- В смысле, что все это не по-настоящему.

Я достал из кармана свою социальную карточку, открыл на странице "Состав семьи" и протянул своей жене:

- Читай. Черным по белому.

- Да мало ли что тут написано! - она досадливо отмахнулась. - Это все равно как-то не так должно происходить... не с таким настроением...

Я вспомнил свою свадьбу с Хилей и счастье, переполнявшее меня в тот незабываемый день, но тут же поймал себя на мысли, что в одну реку нельзя войти дважды, и сказал:

- А у нас все будет хорошо.

- М-да? - Тоня почесала под венком голову. - Ты даже не сказал, любишь ли меня.

- Может, в другой обстановке это выясним? - я покосился на водителя и обнял ее за плечи.

- Да как хочешь.

В поселке надрывались собаки, над дверью нашего барака развевался на ветру чистый, недавно выглаженный красный флаг. Заводской оркестр при виде грузовика заиграл чуть фальшиво какой-то торжественный марш, на улицу высыпала стайка Тониных подруг с гвоздиками в руках.

- Вот видишь, - я кивнул в окно. - У нас с тобой праздник.

В комнате уже накрыли стол и развесили бумажные гирлянды, там царила какая-то особенная радостная суета.

- Что это будет? - я невольно забился в угол, наблюдая, как совершенно незнакомые мне люди целуют мою жену в щеки.

- Что, что! Пьянка будет! - раскрасневшаяся, довольная, она уже позабыла о своем недавнем настроении.

- А Ремез тут зачем? - я разглядел у окна знакомую сверкающую лысину.

- Как же без Ремеза! - Тоня развела руками, весело уворачиваясь от какого-то розовощекого парня в нескладно сидящем костюме. - Он у нас везде и всегда!

- Ты на меня не злись! - Ремез уже добрался до меня и заключил в мощные объятия. - Я тогда глупость сказал! Довел ты меня своей вежливостью. Теперь вижу - был неправ! И прошу прощения!

- Ничего страшного, - я вынужденно улыбнулся.

- Второй брак, молодчина! - он отпустил меня и с силой хлопнул по плечу. - Вот это я понимаю!..

- Обязательно кричать, что этот брак - второй? - прошипела Тоня, пихая его в бок. - Вести себя не умеешь.

- Да ладно! - Ремез беззлобно скорчил ей рожу. - У тебя тоже второй, так что счет у вас - "один-один"! - он загоготал.

- Мы вообще-то не в футбол играем, - Тоня демонстративно взяла меня под руку. - Пойдем, Эрик, я тебя сейчас со всеми познакомлю.

Сейчас я почти не помню тот день. Действительно, была грандиозная пьянка, но я сидел среди всеобщего веселья трезвый и совсем одинокий, будто и не было никого вокруг. Нет, я не жалел о сделанном и надеялся на лучшее, но все же что-то горькое (а все и кричали нам - "Горько!") шевелилось в душе, задевая все царапины, которые в ней накопились, и причиняя боль. Ничего, оказывается, не зажило. Даже любовь - и та была жива, погребенная под слоем новых впечатлений и знакомств. И Ласка одиноко мяукал где-то в самом глубоком слое сознания. Самое странное - Зиманский вдруг поднял голову в лабиринте моей памяти и ласково погрозил оттуда пальцем: "Смотри, братишка, не ошибись на этот раз!". Вся жизнь, которой я жил до этого и которую потерял, смотрела на меня сотней блестящих глаз, укоряя и усмехаясь одновременно.

Было лишь одно чистое, незамутненное воспоминание, и за него я уцепился - дочь. Она не родилась, я даже не узнал, мальчика или девочку ждала Хиля, и ясноглазое дитя, которое я себе придумал, оставалось во мне чистым, не приносящим боли. Я все еще мечтал о ней, о слабенькой девочке с тонким профилем и прядью бесцветных волос, свисающей на лоб. Но теперь она не была похожа ни на бывшую мою жену, ни на новую, а только - на меня, пусть я и не могу назвать себя красивым. У меня обыкновенное лицо, прямой нос, серые глаза, русые волосы - таких, как я, на свете тысячи. "Папа" один раз сказал со смехом, что по словесному описанию примет меня невозможно найти - совсем ничего нет выдающегося. Но, если моя дочь родится точно такой же, стандартной - я буду только рад.

И сразу же пришла мысль: надо попробовать. Неизвестно, истек ли срок годности таблеток, но я не смог их выбросить и бережно хранил в коробке с документами, в отдельном бумажном пакете с биркой "Тесталамин". Тоня видела их и знала, что это такое, но ни разу не предложила мне принять хоть одну, словно боялась, что я отравлюсь.

- Хватит пить, - я заметил, что жена моя здорово набралась, и отобрал у нее бокал с вином. - Тем более, ты водку мешаешь черт знает с чем, тебе же плохо станет.

- Эрик! - она нежно обняла меня за шею, хвастливо поглядывая на гостей. - Ты такой заботливый! А моему бывшему... то есть, покойному... было глубоко наплевать, плохо мне или хорошо... Как мне все-таки с тобой повезло!

- Пошли, выйдем на улицу, - я поднял ее из-за стола. - Тебе проветриться надо.

- Ты просто отвратительно трезвый! - она скорчила гримасу, но тут же опять заулыбалась. - А пойдем.

Наступил ранний вечер, все небо горело звездами, как город с высоты птичьего полета - я видел это именно так, хотя ни разу не летал ни над какими городами. Ветра не было, ни одна ветка не шевелилась, лишь силуэт бродячей собаки на освещенной фонарями улице бродил вдалеке, что-то вынюхивая у забора.

Тоня с третьей попытки прикурила и с наслаждением выдохнула дым:

- Как хорошо!..

Скрипнула дверь, на секунду превратившись в прямоугольник тусклого коридорного света, и выпустила Ремеза, пьяного, в наброшенном на плечи полушубке. Тоня тут же недовольно нахмурилась и стала смотреть на далекий лес, темными зубами вгрызающийся в небо. Я вежливо улыбнулся, надеясь, что это только на минуту, что он покурит и уйдет обратно, к гостям, но Ремез прислонился к дощатой стене, скрестил на груди тощие жилистые руки, плотно обтянутые рукавами рубашки, и заговорил.