Артемидора (СИ)

- Эх, недотёпа, - добродушно попеняли за спиной, - да застынь как есть, мы уж сами.

Без затей закрутили одёжки на голову, уложили так, что отчего-то не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Словно курица у меловой черты. Сказали:

- Терпи.

А ведь первый удар, как она помнила из прошлого, самый страшный, и впрямь был терпим. Почти.

Сказали:

- Держись крепче за бортик.

Тут и началось - до прикосновений калёного железа к спине, приливов и отливов, проливов и отхлывов, солёного вкуса во рту, багряного облака, пурпурного облика перед глазами. Кажется, она кричала, словно в родах, или нет?

"Я не помнил боли: я помнил, что она была". Эту фразу из любимой рутенской книги она повторяла, пока не потеряла сознания.

Очнулась в мягчайшей, будто воздушной перине. "На воздусях". Однако тылом кверху, что вроде бы доказывало реальность того, что произошло.

Но вот беззаботный смех - тот опровергал начисто.

Бельгарда сидела у кровати, как в тот самый первый раз, когда остались вдвоём.

- Пришла в чувство, милая моя? Получила, чего добивалась? Нет¸ не двигайся. Так ссадины разбередишь, что и опий не поможет.

Кажется, лицо Арты приняло уж совсем дурацкое выражение, потому что смех возобновился.

Ты ведь сама этого хотела. Кары. Экзекуции за возведенную на себя вину. Которой не было. Ты защитила невинное дитя от страшной беды, но сделала это как мужчина, вот тебя и грызло изнутри.

- Правда, что ли?

- Не веришь, конечно. Да поразмысли сама: всё твердила "виноватая я", а меня не слушала. Ну, во-первых: если прощают - вина остаётся как она есть. Наказывают - вина, реальная или возведенная на себя, закрыта. И вот что ещё. Ты поступила, если вдуматься, истинно по-женски. Хочешь чуточку университетской философии? Все отчего-то думают, что это мужчина агрессивен, а его прекрасная половина кротка. Если чуть продвинутся к истине - что она так же агрессивна, но выражается её гнев иным образом: больше на словах и через хитрости. Это всё ерунда. Женщина более агрессивна, чем мужчина, причём именно что по его образу и подобию. Так сказать, бьёт самца на его собственной территории, оттого что у самого паскудного из них есть тормоза и ограничители¸ а у неё нет. Я имею в виду исконные, а не внедрённые в неё воспитанием. В жён вбили модус поведения, угодный мужьям. Не веришь? Пошли дальше, если ты не против.

У Арты не было сил возражать, да и забавно сделалось.

- Знаешь, каковы причина и корень такого поведения? Мужчину Бог - или Терги - замыслил как защитника. Он по замыслу и призванию должен оберегать от напастей, а не причинять их. А вот мы с тобой, любая из наших сестёр - убийца. Тут нет противоречия с жизнетворной функцией, ибо главное в ней - не дети. Именно женщина проводит мужчину через врата смерти, убивая, съедая и воскрешая обновлённым - собственно, другим и с новым именем. И делает это не однажды, а множество раз в течение одной его жизни. Сама же она если и меняется, то оставаясь самой собою.

- Ой, как мудрёно. Запутала ты меня совсем.

- Да не это главное. Ты не меня - себя слушай. Это мужчина раскладывает мысль по полочкам, а мы берём целиком: я уже тебе говорила. Он оттачивает оружие ближнего боя. Это тактика, и оружие это - логика. А мы сами по себе оружие - дальнего или отсроченного действия. Это стратегия. Мы умеем предвидеть, угадывать по мельчайшим намёкам и продлевать догадку.

Тут Арта поняла, что так и есть.

- Я в самом деле умею, - ответила она. - Только вот поверить себе и в себя мне трудно.

- Вот за такое тебя, помимо прочего, и выдрали, хотя никому не хотелось. А теперь поверь ещё в кое-что. Отвернись от меня и гляди на табурет.

Там лежала аккуратно свёрнутая стопка одежды тех же тонов, что и время года за окном.

Монашеская.

- Мы сочли, что испытание порога ты прошла, - продолжала Бельгарда. - Главное для женщины, какова она по своей природе, - не умело действовать, но действовать вопреки всему. Не правильно поступать, но уметь брать на себя ответственность за поступок. Мудрость, опыт и умение приходят, отвага есть свойство прирождённое. Ты отважна.

- Постригаясь, надо ведь отречься от мира, - пробормотала её собеседница, ясно чувствуя, что говорит не то.

- Зачем отрекаться, если вот он, наш мир, - стоит кругом? И никто не называет посвящение вот этим словом. Хочешь сохранить долгий волос - сохрани, только вне стен его убирай. Да и внутри по большей части будет мешать и лезть куда не надо - завязывать придётся. Вон у тебя какие косы роскошные отросли.

- И я не соглашалась, - вывернула Арта на правильный путь. - Может быть, я хотела перебиться эти десять лет и уйти?

- Что там снаружи есть, чего не будет у тебя в обители? - возразила Бельгарда. - Всё, кроме замужества.

- Дети, - Арта приподнялась на локтях, поморщившись от приступа телесного нытья.

- Ах да, дети, - усмехнулась подруга. - Ну, если тебе недостанет здешних уховёрток, можно будет легко поправить дело. В конце концов, в лице юной Зигрид мы спасли обильное чадородие. Слишком даровита для использования в простоте, мы с тобой ей в подмётки не годимся, но что поделаешь. Назначение у неё такое.

Последние две фразы Арта пропустила мимо ушей, потому что...

- Ой. Она ведь, наверное, с ума сходит теперь.

- Нимало. Матушка ушла в запределье, теперь там и батюшка оказался. Тоскует, разумеется, да только насильник остаётся насильником, что бы он на земле ни делал. Но его дочку, в какой-то мере в награду, сделали послушницей с особенными правами, так что пока дурные и благие впечатления слегка перепутались. Так что, берёшь предложенное?

Арта подумала, что разлучаться с любимыми людьми и привычным образом жизни будет совсем некстати. И согласилась.

VII

Церемонии, которая заключается в том, что послушница простирается на земле и её как бы отпевают и хоронят, а потом обряжают в иноческий наряд, здесь не проводили: и простиралась-то уже Арта, и умирала частичной смертью, и воскресла в блеске.

Поэтому, едва унялись нытьё в мускулах и жжение, которое причиняла коже целебная мазь, женщина решила пройтись по саду. Разделась, извернувшись глянула в зеркало умывальника: в самом деле поджило так, что одни тени на коже останутся. Накинула новый наряд. Вопреки опасениям, там не было множества громоздких деталей, а покрой оказался традиционно свободным и не стеснял движений. Полюбовалась в окно на безлюдный двор, вышла из дверей и спустилась с крыльца.

Сад был удивительный: не то чтобы слишком ухожен и прилизан листик к листику, травинка к травинке, как господские регулярные парки. Он был буен и голосист, как южные тропики, хоть ядро его составляли листопадные деревья. Только и уход их в сон казался красив: на виду - ничего пожухшего, только яркие краски, багрянец, киноварь, шафран и чистое золото. Те существа, которые приветствовали её ночью, оказались небольшими собачками и обезьянками, в ожидании зимы обросшими плотным серо-белым мехом. Тыкались носом в руки они явно в ожидании лакомств, а снежные макаки (о них, живущих на дальнем севере, близ горячих источников, Арте рассказывали учителя) при этом ещё и теребили пальчиками одежду. На малышей, несмотря на размер и на пословицу "Малая собачка до старости щенок", они никак не походили: слишком умными были глазки, что смотрели с заросших волосом мордах.

- Они не ручные, а такими от рождения сделаны, - проговорил знакомый голосок. - А ты первый раз? Сестрица Артемидора, прости, я от радости приветствовать тебя забыла. Хаски и якушимы. Мне сказали, что не хотелось тебя останавливать, но я могу пойти тоже.

То была Зигрид - как всегда растрёпанная, но без следа уныния на обветренном лице. И наряжена как прежде, в холст и ряднину, хотя браслет...

- Тусклое серебро, - пояснила она, проследив за взглядом Арты. - Не прежнее золото. Что делать! Любое знание достойно своей платы.

А что это значило, не понять. Либо золотом заплачено за продвижение, либо хитрей: чем ты выше по чину, тем украсы проще и металл обыденнее.