Артемидора (СИ)

- Страшно, - вздохнула её собеседница, - словно упырь какой-то. Знай сосёт. Что за существо она в себе прячет?

Бельгарда покачала головой, усмехнулась незло:

- Чутьё у тебя дай всем Терги. Но в повитухи тебя не возьмут. Двое там. Женщина обладает редкостным свойством зачинать сразу мальчика и девочку. Не из одного плодного яйца, которое в самом начале разделилось: такое - казус много больший, но... как сказать... не являющийся нормой и оттого для кларинд бесполезный. Это не мои слова, я бы так не рассудила. А вот разновидные зародыши, словно у матери двурогая матка, такое...

- Она ведь не собака и не кошка, - перебила подругу Артемидора. - Даже если сёстры хотят перенять и перенести на селекцию скота - здесь ведь не скот.

- Продали Элиссу монахиням именно что как скот. Собственный муженёк - немалые деньги взял у монастыря под залог семьи и не выплатил: то ли прокутил, то ли истребил иным образом, более затейливым. Беспутный он, говорят. Был когда-то златокузнец не чета многим, да не удержался в деле: неправду, видно, говорят, что талант не пропьёшь. Вот домашние и отрабатывают. Кабала получилась по сути вечная. Сам-то на свободе, рад, наверное, что мужчинам кларинды особо не доверяют. А мать с дочкой-первенцем живут у стен.

- Зигрид у неё одна? Тогда отчего же ты сказала...

- Было двое, как и сейчас двое. Мальчик вот так, как нынче, хотел жить со всей яростью - всё всасывал в себя. И отец хотел его одного. А когда девочка каким-то чудом вывернулась и одолела - ну вот и вышло то, что вышло.

- "Чудо", наверное, совершилось с помощью доброй лекарки из местных? - совсем тихо добавила Артемидора.

- А ты бы хотела, чтобы появился на свет такой вот... лихой упырь? Без души, с мозгом в булавочную головку и отцовым норовом?

- Откуда тебе-то знать.

- Кларинды знали, - отрезала Бельгарда. - Видели насквозь. И защитили доброе. Приложив не так уж много усилий: знаешь, внутри чрева родственной любви никогда не бывает. По крайней мере, у людей, а не у древних богов, которые там норовили совокупляться.

- Что же теперь? - спросила Артемидора, пропустив мимо ушей срамной намёк.

- То же самое, только Эли теперь под присмотром. Худа для неё и от неё не допустят.

С этими словами её подруга поднялась с места, и обе пошли копать обводную канавку в четыре руки. А про Элиссу благополучно забыли. Или, вернее, Артемидоре так показалось. Она было хотела спросить, зачем испытывали её проницательность по поводу золотошвейки, но как-то н6е пришлось к слову. Словно мхом затянулось.

IV

Работа на сей раз показалась Доре несложной, но нагоняла сон почище хмелевой подушки. Тем более в совокупности с сытной едой: работниц здесь кормили незатейливо, но весьма старательно.

А на следующее утро обеим подругам принесли одежду, что отличалась от монашеской только цветом - серым вместо зеленовато-коричневого - и тем, что носили её в распояску. Клобук с листовидными прорезями для глаз был, а узорный кушак с двойной спиралью отсутствовал. Зато на левую руку каждой надели серебряный браслет с выгравированным именем - такой хитрый, что и не снять в простоте. Радоваться этому, по правде говоря, не хотелось.

- С этого мига кларинды за нас отвечают. Кормить, учить, задавать работу, - сказала Бельгарда, но в утешение или нет - рассудить было трудно.

Наверное, за маленькую Зигги отвечали с самого рождения - золочёный обруч со словами "Sigrid Conversa" - "Раба Зигрид" - порядочно втиснулся в кожу.

И ещё одна перемена: вскорости повели их в большую залу, где начались лекции. Женщин оказалось много, причём разных возрастов - иные были совсем ещё дети. Сидеть всем пришлось на охапках соломы, брошенных прямо на пол. Бельгарда не преминула заметить, что в низких ларях, где спят монахини, солома не такая нарядная и меняют её пореже.

- К тому же напоминает древний рутенский университет, где все студенты на сене-соломе сидели. Сорбонну или... хм... Саламанку. Или легендарную Шоломанку, где драконы учили смертных магии в обмен на пожизненную службу одного из них.

Её рассуждение было явной и неуклюжей попыткой сострить на всеобщем вертском волапюке, которым является как раз русско-рутенский. Но Артемидора не вникла, потому что вся сделалась вниманием.

Это было травяное волшебство. Положим, жена сеньора и без того слыхала о клетках и вакуолях: ей даже показывали их вживую - арбуз на разлом, бутылочная пробка под микроскопом. Но о зашифрованной жизни, скрученной внутри "ядра", как двойная пружина, и рвущейся воплотить себя в инертных тканях, никто до сих пор не упоминал. Ни Эрвинд, изо всего рутенского признававший лишь "огнестрел" (там тоже были пружины и взвод) и солярные байки, то бишь скутеры, работающие от солнечных батарей, куда больше распинался о методе, позволяющей приручить и совершенствовать "текнику" с помощью капли своей собственной благородной крови. Эту каплю требовалось добавлять в машинную пищу, воду для охлаждения или просто запускать внутрь: как выйдет.

"В крови ведь тоже имеются такие вот "кодовые" записи, как бы паспорт владельца, - подумала новоиспечённая конверса, нет, лаборанта. - Они делают твоё оружие и орудия дальней роднёй тебе самому. Вот и вся магия нашей новой Шоломанки".

Так она усвоила сегодняшнее знание и вплотную приблизилась к завтрашнему. О том, как получаются новые животные и люди. И некоей мимолётной тенью - о том, как возникают заговоры против жизни короля-ребёнка, чья алая влага уж безусловно благороднее любой иной и более прочих пригодна для колдовства.

- Ты верно мыслишь и правильно учишься, - прошептала ей подруга. - Сразу видно истинную женщину. Муж берёт реалии поодиночке и выстраивает в логическую цепь. Жена принимает в себя весь клубок сразу, даже не пробуя распутать, действует согласно его связям - и тем побеждает.

- О, я понимаю. Разница между живым и мёртвым знанием?

Они так увлеклись, что не заметили молчания, которое воцарилось в зале.

- Новициатки, - раздался тут властный и мягкий голос монахини. - Ваша обязанность - молчать и слушать, а если вашего терпения на то не хватает - будьте готовы терпеть экзекуцию. Таковы писаные правила. Или вы пока не научились писать-читать как должно?

Артемидора хотела спросить у подруги, правдива ли угроза, но остереглась. Вспомнила кстати, что Эрвинд прилагал-таки руку и кожаный пояс ко всем детям, помимо младшенькой: это невзирая на стремление перенять заморскую воспитательную моду.

Так вот всё и шло одной плотной массой, перерываясь только на еду и сон. Труд нимало не отличался от учения, учение было таким же в точности трудом, то и другое перетекало одно в другое и связывалось действием, а оттого давалось Артемидоре на диво легко, словно день ото дня крепли телесные и умственные мышцы. Кормили их незатейливо, но сытно, а сны приходили яркие, памятные, будто некто вырезал их изнутри на лобной кости.

Играючи она освоила скорое письмо особыми закорючками - оказалось трудно полагаться лишь на одну память. Усовершенствовалась в быстром чтении: лаборантам можно было заказывать книги из монастырской либереи, но ненадолго и чтобы руки были хорошо отмыты. Впрягалась понемногу в латынь - такую странную, что её бы не признал своей ни один римский гражданин. Хотя какой уж здесь, в Вертдоме, Рим - за семью морями и семижды семью высокими радугами! Латинскими были имена деревьев, цветов, трав и монахов мужской половины ордена. Оттуда же шли медицинские ярлыки, которые навешивали на снадобья и травы монастырского садика, шедшие на изготовление микстур, тинктур, пилюль и декоктов, и на пузырьки и коробочки с ними самими.

В эти дни и месяцы Артемидора близко сошлась с даровитой малюткой Зигрид, тем более что Бельгарда то и дело норовила отлучиться по своим непонятным делам, приходя лишь спать. Ей было можно, она иной раз умела объяснить получше тех, кто преподавал, - чем и занималась на ночь глядя, невзирая на то, что подругу клонит в сон. А востроносенькая, рыжая и по-летнему веснушчатая девочка была рядом весь день: в саду или на огородах старалась помочь, на лекциях притиралась к самым коленям старшей женщины. Умом они обе были вровень - не то что ростом.