Река, утратившая берег. 1.Алармель (СИ)

Runa Aruna

Река, утратившая берег. 1.Алармель

Руна Аруна. РЕКА, УТРАТИВШАЯ БЕРЕГ

Книга 1. АЛАРМЕЛЬ

Люди появились на этой земле в межсезонье, когда ярко-розовые хищные цветы возле озера распрямили вбитые дождями в грязь мясистые стебли, подняли вздрагивающие ожиданием головы. Приближалась зима, и тунны бодрствовали все реже и реже, и входы в большинство их домов уже были тщательно завалены. Впрочем, люди тогда ничего не знали о туннах и еще меньше - о цветах, которыми встретила их огибающая озеро дорога.

- Каллы... - прошептал кто-то, и самые неосторожные подошли слишком близко. Через мгновение на земле лежал дымящийся труп. Через два - он исчез под шевелящейся массой густо-зеленого и розового. Со стороны озера донесся протяжный вздох. Люди толпились на месте, дожидаясь остальных. Они настолько привыкли к внезапной утрате спутников, что смерть перестала вызывать эмоции. Лишь список опасностей в усталом мозгу автоматически увеличился еще на одну.

Медленно подтягивались запряженные буйволами повозки. Скрипели колеса, щелкали кнуты, покрикивали ко. Животные передвигались молча, опустив покрытые струпьями морды к истоптанному грунту. Лица ко, обтянутые желтоватой гладкой кожей, не выражали ничего.

Захваченная каллами дорога огибала озеро слева. Справа высились пологие светло-зеленые холмы, в сторону которых вело несколько троп разной ширины. Посланные на разведку ко принесли известие о пересеченной ручьями долине, полной травы и множества рощ, где среди деревьев мелькали приземистые жилища - явно брошенные - без окон и с дверными проемами, наглухо заваленными камнями. Вода в ручьях оказалась пресной, а принесенные на пробу охапки травы тут же были уничтожены отощавшими буйволами.

И люди повернули направо.

- Но отчего у них человеческие имена?

- Ты сам называешь их так. Чтобы узнать

при встрече.

Руна Аруна. Река, утратившая берег. Химера

1

Мой дед Олаф был первым ребенком Долины. Не первым родившимся, но первым из выживших. Кости его не оказались перекрученными в материнской утробе, тело не расплющилось в кровавое месиво немедленно после рождения. Отсеченный от остывающего тела матери, а затем и от попискивающего куска мяса, предназначавшегося новорожденному в братья, он цеплялся за жизнь с яростью загнанного к Озеру амиана.

Его отец попал в число первых жертв еще безымянной в те времена Фредерики, и осиротевшего младенца выхаживали все женщины Долины по очереди. Молоко таэпанов и терпкие красные апельсины сотворили настоящее чудо: мальчишка рос с необычайной быстротой и к двенадцати годам достиг размеров взрослого мужчины. Люди тогда не знали, что дети каждого следующего поколения будут намного крупнее родителей. А про свои дополнительные умения у деда хватало ума никому не рассказывать.

Именно дед распланировал Весь так, чтобы ни один из дворов не захватывал территорию туннов, чтобы ни одна постройка не приходилась на их многочисленные, не всегда видимые тропинки. Именно он первым понял, что с туннами можно разговаривать. И можно сосуществовать. И можно объединиться так, чтобы навсегда отогнать амианов в Дальние холмы. И хотя на зиму тунны по-прежнему закрывали грудами камней входы в свои дома, уже во времена моего отца детей не боялись выпускать за ворота. Люди обнесли каждое жилище туннов высоким частоколом и похожими тынами, только с двускатной кровлей, окружали собственные дворы. Лишь Роща суаргов оставалась нетронутой, незащищенной - кого им опасаться? - да опутанный лианами дом Фредерики зловеще темнел на западном берегу Озера, как раз там, где оно сужается, будто стремясь достичь подножия Огненного Холма, и выбрасывает на поверхность целые горы ила, пузырящегося дыханием земли.

Огненного, потому что каждый год дожди частично смывают с него землю, обнажая зеленоватые пятна валунов, иссеченных глубокими зарубками. Всю зиму испускает Холм мерно пульсирующий свет, озаряющий холодное голубовато-серое небо. Особенно хорошо зарево видно ночью, и по нему удобно ориентироваться в Долине. С наступлением весеннего сезона тунны выстраиваются длинной цепочкой от самого Озера, передавая друг другу большие плетеные коробы с илом. Через несколько дней Огненный Холм оказывается покрыт заново, и с этого момента тунны отсчитывают новый год, а Фредерика погружается в Озеро.

Говорят, в это же время начинают размножаться амианы, и молодые особи летом могут даже забрести в Весь. Не знаю, насколько это правда - я ни разу не видела живого амиана, только обугленные шипы: ими утыкан центральный столб в главном внутреннем дворе нашей Усадьбы. Каждая из этих штук толщиной примерно с мою ногу, и у амиана таких десятки, а может, сотни. Мой дед Олаф - единственный человек, сумевший уйти от взрослого амиана живым. Даже больше: сумевший отобрать у него добычу.

Поначалу амианы живут гнездами, но после расходятся, чтобы охотиться поодиночке. Живое и мертвое, разлагающееся и уже распавшееся на кишащие насекомыми волокна они заталкивают в свои пазухи и тащат подальше в лес. Мало кто видел взрослых амианов, но даже маленькие - только что вылупившиеся, размером с человеческую ладонь - они вызывают страх и отвращение у всех разумных существ.

Мы так и не узнали, зачем деда понесло ночью в холмы. Ни люди, ни тунны не отваживались тогда на подобные путешествия. Да и суарги после захода солнца перемещаются исключительно по воздуху. Но, говорят, так было: около полуночи дед вскочил с лежанки, схватил охотничье копье, мешок с пращой и ринулся за ворота. Сторожившие Усадьбу ко проводили его невозмутимыми взглядами.

Перед самым рассветом северные холмы задрожали от пронзительного воя. Люди повыбегали из домов и тут же побросали оружие наземь, приседая и зажимая ладонями уши. Над Рощей встревоженно закружили суарги, озаряя начинающее светлеть небо белыми вспышками. Раздирающий барабанные перепонки вой внезапно прекратился, и предутренний ветер принес в Весь едкий запах пылающей древесины и горелого мяса. Южный склон одного из Ближних холмов выстреливал клубами пронизанного молниями дыма. Засуетились тунны, выстраиваясь цепью в сторону Озера: вовремя залитые илом поля остановили не один лесной пожар.

Два дня шипели объятые пламенем стволы, падая в жидкую грязь. Ветер переменился и уносил насыщенный пеплом дым обратно на север. Рвущиеся черные клочья прилипали к опоясывающим верхушку холма руинам тунновой крепости, но пламя улеглось у изъеденного мхами фундамента. И тогда в Веси появился суарг. Он опустился прямо в один из внутренних дворов нашей Усадьбы, сложил крылья и, не обращая внимания на сбегающихся ко, быстро зачертил посохом по выметенной до идеальной гладкости земле. Ко подошли ближе, неуверенно опуская топоры и домашние копья. Закончив рисунок, суарг смерил окружившую его толпу надменным взглядом и взлетел с презрительным клекотом. Как только скрывающийся в Усадьбе Теодор разобрал послание из Рощи, люди и ко забегали по дворам, выводя из стойла буйволов, выкатывая из пристроек повозки.

Найденного на вершине холма, за почерневшими развалинами, деда привезли в Усадьбу и долго не решались внести в дом. Слишком редко вздымалась сожженная до кости грудь, слишком чужим и спокойным выглядело омытое от крови лицо, слишком белым. На отдельной повозке лежали изогнутые, уже потускневшие шипы амиана, с некоторых свисали обрывки переливающихся синим жил; казалось, по ним еще движется яд. И еще на одной - найденный рядом с дедом обгоревший короб незнакомого плетения. Когда там, на холме, удалось разжать намертво вцепившиеся пальцы и откинуть измятую крышку, на дне обнаружился шевелящийся ком окровавленных перьев.