Река Имен (СИ)

Новинки и продолжение читайте на https://www.litmir.club/

====== 1.Новый Мир ======

Дорога от дома до станции – 16 минут.

Поездка на поезде – 11 минут.

Путь от станции до госпиталя – 13 минут.

Переодеться в форму и прочая мишура – 20 минута, иногда больше, иногда меньше.

И того – 50 минут и я готов к новому рабочему дню.

Готов поспорить, что он пройдет так же, как и предыдущий. Я приду на работу в 6:38, в 6:58 приступлю к своим обязанностям. Кто-то заставит идти в лабораторию, кто-то пошлет в бухгалтерию, и так весь день.

Я говорю “кто-то”, потому что за пять лет я так и не запомнил имена и внешность людей, с которыми работаю. Не потому что не могу, нет, у меня хорошая память, просто я не вижу в этом смысла. Не вижу смысла запоминать людей, которые для меня все равно ничего не значат, как и я для них.

В представлении большинства, наш мир прекрасен и удивителен, а люди подобные мне просто слишком зациклены на прошлом и нуждаются в помощи психологов и курсе антидепрессантов. В мире, в котором я живу все вообще сильно идеализировано. Но причина этому вовсе не то, что люди ,вдруг, поняли, что они все делают что-то не так и надо с этим что-то делать, и решили кардинально изменит все.

Нет.

Просто мы дошли до грани.

И пересекли ее.

И тогда началась война.

Я не помню жизнь до войны. Я родился за два года до ее начала, и к моменту, когда я начал, хоть что-то понимать, война уже бушевала в полную силу. Этот кошмар длился одиннадцать лет, хотя лично для меня они превратились в одно странное, пугающее месиво, цветов и криков. Воспоминания об этом до сих пор будят меня по ночам, являясь ночными кошмарами.

После окончания войны, высшие мира сего решили закрыть на все глаза и попытались восстановить старый мир. Только вот люди не фениксы, они не могут подобно этим существам возродиться из того, что осталось после войны. Пепла и крови.

Поняв это они решили отказаться от изначального плана и быстро придумать новый. Новый мир.

Они точно знали, что тем немногим, кому удалось выжить нужно дать всего лишь искру надежды, и они загорятся. Так и получилось.

Начались глобальные стройки. Строились жилые дома, школы, больницы и прочее. Люди всеми силами пытались доказать сами себе, что так и должно быть, что это правильно, что все так, как было раньше. Хотя все знали, что это не так, но очень пытались в это поверить.

И вскоре все действительно в это поверили. Потому что иного выбора не было.

Эта чертова политика, социальная реклама, которая на каждом шагу кричит нам, что все “хорошо”, все просто замечательно. Тех, кто шел против этой системы, отправляли на “перевоспитание”, и возвращались не люди, а куклы. Пустые, безмозглые куклы.

Все это видели, но боялись, что-либо сказать. Боялись, что это может повлечь начало новой войны. Люди все еще помнили, что это такое и этот страх помогает высшим мира сего и по сей день управлять уже новым обществом.

Многие люди потеряли свой стержень, свою суть. Их больше нет. Оболочка есть, а людей нет. И их уничтожила не война, их убили они сами. Их страхи и нерешительность оставили от них лишь жалкое подобие людей. И всех это устраивает, а тем, кого это не устраивало, пришлось засунуть свое мнение куда подальше и притворится, что все нормально. И плевать, что это не так.

Хотя я их понимаю. Я сам такой. Жить ведь как то нужно.

Поэтому я и предпочитаю ни с кем не сближаться. Общение с куклами меня ничуть не прельщает, а общение с людьми моего круга чревато последствиями. Они могут узнать...

Наступило время обеда, а это значит, что следующий час я буду вынужден сидеть в окружении малоприятных мне людей. Но выбора нет, нужно идти.

Я как всегда пришел последним и уйду я самым первым.

Уже привычным движением открываю окно и достаю из заднего кармана пачку сигарет, закуриваю. Вообще-то я не курю нигде кроме как на работе и во время обеда. На выходных я даже не вспоминаю о сигаретах, да и во время работы тоже, но стоит наступить этому времени, как рука сама тянется за пачкой.

Закуриваю. Смотрю в окно. Зрелище, представившееся мне, похоже, напоминает муравейник, тут тоже все бегут, все меняются, создавая иллюзию бурной жизнедеятельности, вот только наблюдать за этим надоедает уже после первой затяжки. Отворачиваюсь, опираюсь на подоконник и вскользь прохожу взглядом по людям, с которыми работаю.

Вообще-то из всех них я знаю только двоих. Селф – парень среднего телосложения, короткие волосы грязно-пепельного цвета, правильные черты лица, но, на мой взгляд, слишком выделены скулы, про цвет глаз не знаю, не приглядывался. Он во многом такой же, как и я: похожие мысли, похожее мировоззрение, как-то раз мы выпивали вместе, ну и поговорили “по душам”, только в отличие от меня, он не брезгует общением с куклами.

Это потому что он тоже боится. Боится остаться один, боится однажды проснутся от холода и пустоты вокруг. Я совру, если скажу, что я этого не боюсь, в конце концов, я тоже от части человек и ничто человеческое мне не чуждо.

Второй знакомый мне человек это размалеванная малолетняя курица. Маришка – крашеная блондинка с вечно неокрашенными корнями, тонной макияжа и автозагара. Но за всей этой штукатуркой нет ничего интересного, нет ни какой истории, ни грамма за душой.

С ней я знаком по воле рока. Когда эта курица пришла к нам, сразу же положила глаз на меня. И началось…

Ее писклявый голос преследовал меня в ночных кошмарах, ее глупость убивала меня, загоняя в полный тупик. Знали бы вы, чего мне стоило сдерживать себя временами, чтобы не вырвать ей позвоночник, ну или хотя бы, не повыдергивать ее пересушенные патлы. Но я сдержался. Я молодец.

Делаю вторую затяжку и иду делать себе кофе. Тоже своеобразный ритуал. По идее кофе-это весь мой обед, созерцание этих личностей всегда отбивает у меня всяческий аппетит.

Кофе горький, противный, но выбора нет, да и я не привередливый. Снова возвращаюсь на свое место и затягиваюсь третий раз.

В принципе изо дня в день здесь ничего не меняется, я стою и курю, курицы обсуждают свежие сплетни, парни что-то обсуждают в полголоса, иногда смеются, и так каждый день.

Тут в ординаторскую ворвалась высокая худощавая женщина лет сорока пяти, благородная седина мелькает в ее каштановых волосах серебряными нитями, худое вытянутое лицо, строгий взгляд. В руках она держала несколько папок, с какими-то документами. Образ строгого начальника завершался приталенным белым халатом длиной до колена, черными колготками и туфлями на небольшом каблуке. Эта женщина наш начальник.

Ей я по истине восхищаюсь. Эта потрясающая женщина прошла всю войну, и на протяжении всех одиннадцати лет она работала врачом, вытаскивала людей буквально с того света, бралась за тех от кого все остальные врачи отказались. Еще я знаю, что за год до окончания войны она потеряла руку, подробности не важны, да и суть не в этом. Суть в том, что оставшись без левой руки она не оставила работу, а продолжила спасать людям жизни, хоть и не так активно, как прежде. Семь лет назад ей установили протез и предложили выйти на пенсию, на что она ответила категорическим отказам.

У нее была дочь, сейчас ей было бы как мне 22 года, но она пропала во время войны, а всех без вести пропавших четыре года назад объявили погибшими. И если до этого у Кассандры была надежда, которая давала ей стимул к жизни, то теперь у нее осталась только работа, благодаря которой она еще держится на плаву. Поэтому-то она и отказалась от пенсии. Теперь работа – это все что у нее осталось.

-Так, всему персоналу, внимание! – четко произнесла она, надевая очки в тонкой серебряной оправе, – С сегодняшнего дня к вам присоединяются три новых работника. Ребята молодые, перспективные, попрошу не обижать, – сказав это она посмотрела на меня и кивнув, добавила, – хотя бы первое время.

Она отошла от двери в сторону и в ординаторскую вошла эта троица. Два парня и девушка. Окинул их взглядом – ничего особенного. Один парень мелкий, белокожий, с длинными молочными волосами, убранными в свободную косу длиной до поясницы. Второй высокий, тоже тощий, но более-менее подкаченный, хотя мышцы все равно суховаты, русые волосы длинной до скул, он как то странно смотрел на меня. (Может у меня паранойя?) Третья девочка, щупленькая, в очках, с вьющимися волосами до плеч и до боли испуганным взглядом. Когда присмотрелся, заметил, что ее немного трясет, и она еле стоит – тоненькие ножки подкашиваются.