Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

…как чуждо тебе понимание этого… Мара кивнула, не сводя взгляда с белоглазой ведьмы, трясущейся и кажущейся сейчас обезумевшей.

- Не бойся, Мэгавар. Я поняла, чем могу помочь тебе. Дай мне день – и я уйду, обещаю тебе. И прошу прощения у тебя. Я не знала – и действительно не могла понять того, о чем ты мне рассказала.

Эльфийка, зябко кутаясь в свои накидки, вновь затрясла головой, и пряди ее волос колыхнулись, словно тонкие белые нити ковыля, высвеченные тусклым заходящим солнцем.

- Хорошо. А что до прощения – не мне тебя прощать. Если ты справишься, то бог твой простит тебя. И тени мои тебя простят, - на миг Маре показалось, что старуха улыбнулась – едва заметно, как-то болезненно и горько, но улыбка, если и была, в следующую же секунду исчезла, - Иди. Уходи из моего дома, сестрица. Дай мне отдохнуть. Слишком уж много солнца для слепых моих глаз.

Она отвернулась, пахнущая полынью и горными перевалами, холодная ведьма, что смотрела в глаза смерти и ждала ее с честью. Мара не знала, ощутит ли Мэгавар ее жест, но все-таки низко поклонилась ей – так, что мягкие хвосты спутанных волос мазнули холодный пол. Ей показалось, что уголок рта старухи чуть дернулся, когда она разогнулась, но быть уверенной в том не могла. Ведьма отыскала взглядом свои сапоги, зашнуровала их потуже, а затем оглядела в последний раз пещеру, где по углам жили тени. В корзине, что стояла подле устланной шкурами лавки, осталось совсем немного кудели – нить уже практически полностью была намотана на веретено. Как и жизнь ее. Как и все то, что было ею пройдено.

Ведьма тихонько покинула пещеру Слепой Мэг, оставляя старуху наедине с ее мыслями и с ее ношей. Здесь она и впрямь не могла помочь – лишь разрушить могла, разломать. Со своею живой водой в дом чужой не ходи. Тебя излечит, а другого умертвит. Мара кивнула собственным мыслям, чувствуя, как что-то внутри становится на свое место, подобно кристаллам, что выпали из породы, а чья-то заботливая рука вкладывает их обратно, и они вновь врастают в скалу. Тени провожали ее голодными взглядами, и где-то на донышке их несуществующих глаз плескался страх. Все они сторонились той искорки, что теперь так жарко горела в ее груди – прямо посередине, у сердца.

Вспомнив о тенях, Мара нахмурилась. Она остановилась прямо на мостике через пропасть, замерла в полной тишине и прислушалась к себе самой. Мэгавар сказала, что ее исцелили именно тени – стало быть, отныне они жили теперь в Маре. И как-то ведь контактировали со светлой энергией, не распадались от прикосновения… Женщина погрузилась в собственные ощущения, заставляя себя почувствовать каждую клеточку. Там, где раньше так неистово болело, сейчас была лишь пустота, не светлая и не темная – самое обыкновенное энергетическое поле, что окружает каждого из живущих на земле. Разломов не было, Мара осмотрела колдовским зрением весь позвоночник – поле вдоль него-то разошлось, словно земля без влаги, однако все было в порядке. Наверное, Мэг каким-то образом сделала не заплатку, а вшила энергию новыми нитями… Ведьма вновь обернулась к пещере, что темнела позади, и поклонилась той, что осталась среди теней. Не каждый колдун мог перестроить энергию так, чтоб она стала нейтральной – тем более такую древнюю. А Мэгавар смогла, и сейчас Мара не сомневалась, что за каждую ниточку старая эльфийская ведьма заплатила едва ли не годом собственной жизни. И все равно спасла ее. Благодарю тебя, Знающая. За жизнь я отплачу твоему народу тем же самым. Если не тебе – то твоему народу наверняка.

Ноги едва держали ее, и Мара покачивалась, спускаясь по лестницам и переходам. Постепенно глаза привыкали к бледному свету, что после пещеры колдуньи казался едва ли не солнечным сиянием, и вскоре Мара с каким-то теплым чувством разглядывала уже знакомые переходы и арки, силуэты сталактитов и узоры созвездий под сводами пещеры, что на самом деле были кристаллами. Лореотт полюбился ей, и знать, что она никогда не вернется сюда, теперь стало странно. Она остановилась на одной из открытых лестниц, глядя, как фиалковый свет оглаживает белые силуэты статуй, высвечивая крохотные пылинки на поверхности и окутывая камень призрачным сиянием. Задумчивые лица безмолвных фигур были обращены друг к другу, и они словно вели диалог без слов, без единого звука и жеста. Среди них Мара чувствовала себя чужой – и невыносимо живой. Слишком остро живой для города, что, казалось, засыпал.

Ты останешься в моей памяти древней эльфийской сказкой, волшебным сном зачарованного ребенка, который никогда не найдет тебя – но уж точно навек запомнит. Останешься своими коридорами, бесконечными лестницами, рунами на стенах, что знали тысячи рук; светом кристаллов, древними тенями и теми, кто наполняет тебя жизнью. Не беспокойся – я сберегу тебя, белый город.

Она прощалась с Лореоттом – ей казалось, что сейчас самое время. Пусть Мэгавар дала ей еще день, пусть она могла провести здесь еще несколько часов – но сейчас должно было попрощаться с городом, что создавался великой ценой. Великую цену заплатили за его жизнь, и великую цену заплатят за его сон. И сейчас Мара как никогда ощущала, как сплелись нити судеб здесь, на этой земле – да и во всем мире. И она тоже была частью этого древнего узора, ниточкой, что стояла на своем месте, ниточкой в руках бога. И уж наверняка те руки походили на сухие ладони старухи Мэгавар, держащей веретено.

С легким сердцем она отвернулась от молчаливых статуй, сбегая по белым ступеням. Мара смотрела на Лореотт, и он казался ей древней печальной женщиной – не старой, но немыслимо древней. А еще – душой, покидающей тело. Всякому телу – оставаться в земле, если оно согласно быть смертным. И Лореотт согласился уснуть здесь, в недрах заснеженных гор, навсегда уснуть. Здесь было его место. Душа города, заключенная в каждом из его жителей, совсем скоро покинет его – он знает это и принимает все, что начертано небом. А значит, все происходит верно.

Она и не заметила, как вышла к Дому Пришедших. В сердце сладко екнуло: где-то там, наверное, ныне была Даэн. Мара не знала, что произошло с Птицами после того, как сила выплеснулась из ее сердца, затопив собой все вокруг, но почему-то совершенно точно знала – с ее женщиной, сотканной из солнца, все в порядке. Беда не могла ее коснуться, сколько бы ни старалась, а потому Мара уверенно направилась к белым створкам двери, распахивая их настежь и выискивая взглядом такой знакомый и любимый силуэт.

И нашла. Даэн сидела на кушетке рядом с другими двумя Птицами и внимательно слушала королеву Шедавар, что расхаживала перед ними словно дикая кошка. На скрип двери Коршун подняла голову, и глаза ее расширились, когда она узнала в вошедшей Мару. Ведьму тут же накрыло безумной волной невероятной силы – столько было всего во взгляде Даэн, что Мара едва ли вспомнила, как дышать. Любовь, радость, нежность, что могла бы растопить древние ледники на пиках Наамаха, свет и бесконечная вера – все заплелось в ее глазах огромным солнцем, что сейчас грело Мару сильнее любого огня. Хвала тебе, Бессмертный! Ты уберег ее…

Ей хотелось броситься к Даэн, обнять ее покрепче и просто помолчать, слушая тихий стук такого родного сердца. Видит Бессмертный, так она бы и сделала, если бы не королева Шедавар. Та, завидев ведьму, ехидно ухмыльнулась, переводя взгляд с нее на Даэн, а затем заявила как ни в чем не бывало:

- Ты как раз вовремя. Помилуетесь потом, голубоньки.

Девица Атеа хихикнула. Шедавар наградила ее почти веселым взглядом. Почти.

- Я смотрю, ты уже веселиться можешь, наша маленькая шутница? Давно мы все вместе с тобой не смеялись, да? Особенно в присутствии ведьм, - Атеа почему-то побагровела до корней волос, а эльфийка вновь обернулась к Маре, - Ну, чего стоишь? Иди сюда, Знающая. Пока ты спала, кое-что изменилось. Из Гильдии прилетела птица, с письмом от Лорелей. Думаю, всем вам будет интересно.

========== Глава 28. Начало ==========

В зале стояла такая тишина, что Шедавар могла различить гул наземного яруса далеко внизу, за толщами камня. Птицы переваривали полученную информацию, ведьма выглядела отстраненной, но удивительно светлой, а королева подземного города смотрела на чужеземок и думала о том, что, возможно, они переломят ход истории. И вместе с ними – она, и необратимый процесс уже начался, прямо здесь, прямо в этом зале, прямо сейчас. Все менялось, заплеталось что-то совершенно иное, а Шедавар ощущала, как весь мир сопротивляется, ворчит недовольной химерой, мотает седой головой из стороны в сторону – и не хочет, не хочет, не хочет верить в то, что его время уже прошло. И гласом старого мира стала Атеа: