Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

Даэн кивнула. В груди нежным светлым огоньком разлилось тепло, и она мягко сжала крепкую ладонь Шедавар:

- Все будет хорошо, королева. Непременно. Делай все, что должно – я приду на твой зов. С твоего позволения, покину тебя – хочу навестить Мару…

Шедавар с сомнением прищелкнула языком:

- Не думаю, что Слепая Мэг позволит… Но попробуй, конечно – заодно разомнешься, отсюда до пещеры старухи столько лестниц и коридоров, сколько Птиц во всей вашей Гильдии, если не больше, - она пакостно ухмыльнулась, снова напомнив Даэн то ли кота, то ли молодую озорную девчонку, - Бывай, Птица Даэн. Я позову, как только будут вести от вашей старшей. А если захочешь поговорить о чем – и так приходи.

Даэн вновь склонила голову, а затем вышла с террасы, оставляя королеву в одиночестве. На сердце почему-то стало легче, словно и не было нескольких утомительных часов в Зале Совещаний, когда и она, и Шедавар, и Аллэи хором пытались объяснить, почему эльфам нужно покинуть Лореотт. Белые сводчатые арки и стрельчатые смотровые окна без стекол окружали ее со всех сторон, и Даэн казалось, будто она ощущает печаль города, который вот-вот опустеет. Город наслаждался последними минутками жизни – те недели, что у них остались, для него были действительно минутками, быстротечными и короткими. А значит, тишина скоро заполнит пустые пещеры, и лишь призраки былого будут прогуливаться по безмолвным улицам, неслышно ступая по гулким камням. Кто знает – может, однажды кто-то и найдет потерянный город в горах, где когда-то исчезло племя горных эльфов, но родилось племя эльфов пещерных. Кто знает, что будет после.

Почему-то Коршун не сомневалась в том, что Шедавар рано или поздно добьется своего – время в песочных часах Хартанэ пересыпалось, и золотой песок грозил засыпать весь мир совсем скоро. Она почти видела белый город из камня и полумрака, что раскинулся в том месте, где одна чаша божественных часов переходит в другую, и сверху его медленно засыпало песком, а снизу к самым его ступеням подползала огненная кровь земли, о которой говорила Шедавар. Еще чуть-чуть, и город погибнет. И единственным выходом было разбить часы.

Птицы тоже выпадают из гнезда. Просто выпадают из привычного теплого мира – и взлетают, узнавая небо. Сейчас должно случиться то же самое.

Она так глубоко погрузилась в собственные мысли, что чуть было не врезалась в Меред, прогуливающуюся по одной из галерей. Девушка хмурилась и думала о чем-то своем, и когда Даэн налетела на нее, тут же бросилась извиняться:

- Ох, прошу прощения, я… Ох, Даэн! – она преувеличенно широко улыбнулась, - Прости, я не заметила тебя, задумалась… Ну что, как прошел Совет? У вас получилось? Когда выдвигаемся в Келерию?

Даэн некоторое время сверлила ее взглядом, наблюдая, как улыбка медленно сползает с лица Меред, уступая место чуть ли не паническому выражению, а затем вкрадчиво поинтересовалась:

- Так. Понятно. Где она, бес ее забери? И что на этот раз?

Меред тяжело вздохнула и опустила голову, словно подбитый щенок. Даэн не привыкла видеть собранную и спокойную девушку такой, а потому заподозрила, что дело совсем плохо.

- Богиня, меня не было несколько часов… Что она успела учудить? Обрушила сталактит, развязала войну, что?!

- Это не совсем она, - тихо ответила Меред, - Я виновата.

Коршун вздернула бровь, не зная, как к этому относиться. Меред вряд ли могла бы натворить что-то действительно страшное, но ее бледное лицо и тяжело нахмуренные брови настораживали Даэн.

- То есть, ты хочешь сказать, что Атеа не имеет к произошедшему никакого отношения? – осторожно уточнила она. Меред замялась на миг, но все-таки выпрямилась, и, глядя, прямо в глаза Даэн, мотнула головой:

- Имеет. Но виновата все же я.

- Богиня, да что произошло? – Даэн непонимающе смотрела на девушку. Та в жизни своей не сделала бы ничего плохого, приучив себя к поразительной аккуратности во всем – и в собственных поступках тоже. Меред глубоко вдохнула, взглянула на нее, но вымолвить ничего не успела. Голос, что раскалывался эхом в голове, тихо прошелестел:

- Позволь я объясню все, госпожа.

Даэн обернулась, переводя взгляд с ведьмы по имени Тэаргавар на Меред – и обратно. Накидка Знающей качнулась от невидимого ветра, и Коршун ощутила, как внутри все холодеет. Если в этом были замешаны эльфийские ведьмы – значит, все действительно было не хорошо. В особенности если дело касалось Рожденной Луной. Даэн хмуро взглянула на нее и кивнула:

- Говори. Я слушаю.

На миг показалось, будто под капюшоном сверкнул крохотный алый блик – такой же алый, как волчья ягода, как последний луч слепого солнца в пору предзимья, как кровь земли, что текла глубоко под ними. Ведьма улыбнулась – и Даэн почему-то стало страшно.

========== Глава 27. Веретено ==========

- …Мара-Марана, поди в темный лес – там у топи бес, с белыми глазами, с вострыми рогами, тебя ждет-пождет!

Детский заливистый хохот гнался за ней, пока она бежала быстрее ветра прочь от деревни, отрываясь от своих преследователей. Высокие стебли травы стегали ее по голым коленкам, и Мара, перепрыгивая через кочки и топкие лужицы, морщилась и ойкала – да только не останавливалась. Пускай дети остались далеко позади, а она все равно боялась их куда больше, чем диких зверей и бесьих топей. Ни зверь, ни дух болотный ее-то не тронет, а вот Ольдэк все время недобро скалился, завидев ведьмину дочь, и всех ребят подговаривал ходить за ней да кричать ей во след недоброе…

Ноги запутались в густых кучерявых зарослях зяблицы, пестрящей синими россыпями цветов, и девочка, перецепившись через запутанные стебли, шлепнулась на землю, больно приложившись коленкой оземь. Глаза тут же защипало, но Мара только посильнее губу закусила, да так и затаилась в траве, прислушиваясь к отдаленному гомону. Голоса мальчишек совсем скоро стихли – видать, прогнали ее и все, успокоились да разошлись. Ведьмина дочь выдохнула, зарываясь носом в мягкие зеленые кружева трав. Хвала небу, убежала.

От земли пахло влагой, травяным соком и теплом. Мара так и лежала, прячась в высоких зарослях, а длинные стебли тихонько покачивались на ветру, шелестя над ее головой. Девочка, отдышавшись, перевернулась на спину. Мелкие камешки и короткие былки травы приятно покалывали кожу сквозь одежду, а над головой лениво и величественно плыли пушистые облака. Где-то в темном бархате тысячелистника деловито гудел жук, и со всех сторон слышалось звонкое стрекотание. Солнечный луч высветил небесно-голубое крыло мотылька, усыпанное мелкими темными пятнышками и чуть припорошенное белой пыльцой. Мара проводила его взглядом, пока тот не скрылся среди изумрудных колосьев, и пожелала ему всего доброго. Такой крохе уж точно надо желать хорошего, чтоб сумел долететь туда, куда ему нужно.

Серебристый звон отвлек ее от мыслей. Девочка села, завертев головой по сторонам. Из волос тут же посыпались травинки да мелкие листики, что запутались в смоляных прядях – но мать никогда не ругала ее за растрепавшиеся косы, а потому Мара даже внимания на это не обратила. Гораздо больше ее занимал тихий-тихий ласковый звук, доносящийся словно откуда-то издалека. Он то приближался, то снова становился едва слышимым, и Мара поднялась на ноги, отряхивая летнюю рубаху, болтающуюся на ней, словно на пугале огородном. Теплый луговой ветер запустил пальцы ей в волосы, а прямо перед лицом, у самого носа, возник маленький золотой клубочек солнечного света.

Завороженная, Мара потянулась было к нему рукой – да только тот отпрянул, будто осторожный зверек. Девочка тоже дернулась, ойкнув и испуганно глядя на огонек, а тот, серебристо звеня, отлетел чуть дальше, словно приглашая ее идти за собой.

Мара-Марана…

Над головой носились веселые стрижи, рассекая темными крыльями лазоревый воздух, такой дурманящий и сладкий, а она бежала вприпрыжку за огоньком, смеясь и пытаясь дотянуться до него хоть кончиком пальца. Огонек ускользал из рук, будто играя с ней, и вел ее куда-то в далекую чащу, мимо земляничных полян и чабрецовых лугов, мимо зарослей орешника и оврагов, изрытых ласточкиными норами, мимо густых мрачных ельников, заросших мхом и сон-колыванью, и мимо березовых рощиц, пронизанных солнечными лучами от верхушек до самых корней, теряющихся в густой траве. Мара бежала, чуть ли не задыхаясь от счастья, и сердцу было светло и радостно, сердце трепетало птичкой, а голову кружил хмельной запах васильков и диких лесных трав…