Врата Лилит (СИ)

  - Ну, как, Художник? Вижу, подарочное одеяние тебе впору... - удовлетворенно кивнул головой Солнцеокий. - Нет, нет, не благодари Меня, его ткала Моя дочь, это её подарок. У Меня будет для тебя другой подарок. Впрочем, обо всем по порядку... Надеюсь, ты хорошо отдохнул? Сехмет была с тобой ласкова?

  Ганин покраснел как рак, а Сехмет поклонилась хозяину.

  - Полноте, Художник! Чтобы как следует работать, нужно уметь как следует отдыхать, иначе от работы и умереть можно... - Солнцеокий ухмыльнулся. - Адский это труд - рисовать мой портрет, и тебе предстоит все это пережить, Художник. Впрочем, Сехмет останется здесь, и когда Я буду давать тебе перерыв - а это будет ровно с 4 утра до следующей полуночи -, она будет хоть немного восстанавливать твои силы, не так ли? - Солнцеокий резко взглянул на Сехмет и та согласно рыкнула.

  - А Сет хорошо охранял тебя? Никто не беспокоил тебя?

  Ганин быстро кивнул головой, Сет также поклонился хозяину. И Солнцеокий опять был удовлетворен.

  - Сет - хороший страж. Даже там - тут он показал глазами куда-то вверх - немного найдется равных ему. Зверь, да и только... Он один не боится моей дочери и её Пса, Нахаша. Я сожалею, что ты так пострадал от её неумеренной жажды власти над своими любовниками, - тут Солнцеокий сделал выразительный жест руками и плечами - 'мол, что с ней поделать!'. - Она у меня одна-единственная дочь, без матери, а потому избалована до крайности. Ни с одним мужчиной не уживается, ничего не могу с ней поделать. Я уж и наказывал её, но... - пожал опять он плечами. - Впрочем, не для этого Я сюда пришел. Когда у тебя будет дочь, сам поймешь, каково это, а пока... Пока приступим! Сет, Сехмет - останьтесь по ту сторону двери. Вы будете нам мешать!

  Сет и Сехмет низко поклонились и вышли за дверь.

  - Ну, раз свидетелей у нас больше нет, Я, наконец, могу преподнести тебе Мой собственный дар. И клянусь своим жезлом, за ЭТО даже Рембрандт продал бы мне душу, но тебе я дарю её безвозмездно!

  Солнцеокий что-то прошептал на своем шипящем языке и ударил об пол посохом. Рубиновые глаза кобры вновь вспыхнули злобным огнем, она зашипела по-змеиному, раздался громкий хлопок, яркая, как молния, вспышка, - и в левой руке у Солнцеокого оказался небольшой футляр из чистого золота, сочно отливавшего при свете люстры.

  Ганин не смог преодолеть любопытства и на цыпочках подошел. Когда он оказался рядом с коробочкой, та с мелодичным звоном открылась. Внутри её обитого пурпурным бархатом чрева оказалась кисть. Но не обычная кисть. Ручка её была золотой, полированной, а на конце ручки сиял большой кроваво-красный рубин.

  - Кисть? - прошептал Ганин. - Но у меня же уже...

  - Это не обычная кисть, - прервал его Солнцеокий. - Ей не нужны краски и вода, она передает холсту те оттенки цветов, которые есть в твоем воображении, если этот рубин на её конце настроить на твое сознание. Такая кисть никогда не ошибется и всегда будет рисовать только точные и правильные линии. И ещё - нарисованное ею будет существовать вовек - никогда не выцветет, не побледнеет, не сотрется никогда, доколе стоит этот мир... Ну, как, что скажешь, воистину царский подарок?

  - Такой же, как костюм, который я никогда не смогу снять?! - вдруг с вызовом воскликнул Ганин, мрачно сдвигая брови и невесело усмехаясь.

  - Почему, 'никогда'? - удивился Солнцеокий. - Только на время работы над Моим портретом, до исполнения договора, а потом ты будешь свободен. Да и потом - Сехмет будет тебя периодически освобождать от него для отдыха и разминать твое тело. Впрочем, когда ты начнешь работу над Моим портретом, ты поймешь, что без этого костюма ты не смог бы сделать ни одного мазка!

  Ганин замялся, но отказаться уже было невозможно. Он протянул руку к кисти, и та сама прыгнула к нему, а его ладонь сама её сжала.

  - Теперь осталось договориться о композиции и интерьере... - Ганин сделал было шаг назад, чтобы взять свои наброски, но Солнцеокий покачал головой, даже не взглянув. - Твои наброски замечательны, но я не хочу быть банальным Аполлоном Музагетом в античном стиле или ещё кем-то из персонажей Ренессанса. Я сам заготовил для себя и композицию, и интерьер. Смотри, Художник!

  Солнцеокий опять ударил своим посохом о пол и снова вспыхнули рубиновые глаза кобры, раздалось змеиное шипение. Из пасти кобры вырвался какой-то золотистый пар, собравшийся в облачко, облачко стремительно задвигалось, стало расти, сверкнула яркая вспышка и...

  Ганин увидел - куда бы он ни посмотрел - лазоревую синь, а под ногами - белоснежные пышные облака, клубящиеся как вата, а прямо на облаках - высочайший трон из литого золота, простирающийся так высоко, что если смотреть на его вершину, то начинает болеть шея. На троне сидит золотой колосс - Солнцеокий. В левой руке он держит, как монарх, державу, только это не банальный золотой шарик с бриллиантами, это - сам вращающийся вокруг своей оси земной шар. Ганин без труда увидел на нем все континенты, океаны и даже белые полярные шапки на полюсах. Ему даже показалось, что он различил колебание волн в морской воде и светящиеся точки мегаполисов... В правой руке, вместо традиционного скипетра, колосс держал Крест! Самый настоящий Крест, золотой, как на церковных маковках. Но как только Ганин понял, что это за предмет, тот вдруг стал таять в руках у Солнцеокого, как тает шоколад или снег от прикосновения к ним тепла человеческой руки или как плавится металлическое изделие при очень высоких температурах. Но тая и расплавляясь, крест стал менять свои формы. Концы креста стали искривляться, превращаясь в уродливую свастику. Смотреть на изуродованный крест было омерзительно. На голове Великана вместо золотой короны был обруч с нанизанными на него яркими светильниками, в которых Ганин узнал все семь планет солнечной системы. На шее его на золотой нити висели два кулона - один золотой и пылающий - солнце, другой - серебряный и мягко светящийся - луна. Но самое удивительное, что поразило Ганина, находилось под ногами солнцеокого колосса. Ганина передернуло и он даже попятился назад, ужаснувшись увиденного. Там был Человек, стоящий на коленях и по-рабски склонивший спину, прямо на которой помещались ноги Солнцеокого. Человек этот был в одной надбедренной повязке, вся спина его была исполосована свежими, ещё кровоточащими рваными ранами от бича, так что на ней не было, что называется, и живого места, у него были длинные, немытые, потные черные волосы, ниспадавшие на плечи, небольшая бородка, а череп опоясывал венец, сплетенный из колючих ветвей. Хотя лица Его Ганин не видел, но он уже догадался, КТО перед ним...

  - Мы так не договаривались! Речь шла о простом портрете! - пронзительно закричал он. - А тут... а тут... а тут... Я не могу ЭТОГО нарисовать! - он испуганно попятился назад.

  Колосс спокойно опустил свою голову в короне из планет и прищурился, чтобы рассмотреть где-то там, далеко внизу, что-то невразумительное пищащего мураша, и рассмеялся.

  - Мы договаривались о портрете, Художник! - ответил он. И голос его был - как гром, а дыхание - как ураган. Ганин упал на колени, схватившись за уши, в которых, казалось, барабанные перепонки готовы были лопнуть, задыхаясь от сильного ветра. - Или ты хочешь сказать, что ЭТО - он обвел всю композицию глазами - пейзаж или марина или - тут он опять рассмеялся - натюрморт? Другое дело, что мы с тобой не договаривались о деталях композиции... Но ты и сам не настаивал, предоставив выбор мне, Заказчику, или Я не прав?

  Ганин разевал рот как рыба, выброшенная на берег, но ничего не мог возразить - ведь и правда, он даже и не подумал обсудить детали до того, как дал свое согласие написать портрет, и горькое ощущение того, что он обманут, и причем отчасти по собственной вине, тупо ударило, как удар палки по голове, прямо в сердце, а в глазах его потемнело.

  Но ощущение это было недолгим, потому что какая-то невидимая сила внезапно подняла его с колен. Ганин сначала ничего не мог понять и недоуменно оборачивался вокруг, в поисках источника этой силы, но тут же, непроизвольно, механически, пошел к поставленному позади мольберту. И тут до него, наконец, дошло... Сила исходила от проклятого костюма! Костюм - как живой - заставлял его двигаться даже против его воли. Левый рукав - левую руку, правая штанина и ботинок - правую ногу - и так далее. От этого положение Ганина напоминало положение куклы-марионетки с той лишь разницей, что нити, дергающие за его руки и ноги, не были ему видны, но ясно ощущались, и эти нити были частями его черного бархатного костюма. Но стоило только Ганину дойти до мольберта, как движения, как по команде, прекратились, а правая рука с волшебной кистью сама потянулась к мольберту - и... работа началась!