Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Ну, иди сюда, Птица Даэн. Ты ведь смелая женщина?

Не настолько, насколько хотелось бы. Даэн, внимательно оглядывая химеру, на которой восседала Атеа, подошла к зверю. Аллэи, смахнув со лба челку, окинула Танцующую взглядом.

- Ты потяжелее будешь, чем златовласка – ее и ветер сломит, как тростинку, а у тебя хоть мясо на костях есть, не только кожа, - Атеа уставилась на эльфийку, словно на юродивую, а Аллэи тем временем продолжала, - Садись позади нее, вот сюда - зверю легче будет. И поводья в руки сама возьмешь, тебя он послушает. Если начнет артачиться – ноги в коленях согнешь так, чтоб под коленями крылья его были. Если и это не поможет – зови. Верхом когда-нибудь ездила?

- Да, - Даэн, упершись руками в широкую спину химеры, подтянулась, выталкивая тело вверх и устраиваясь на химере за Атеа. Девушка тут же прильнула к ней лопатками, мурлыкнув что-то вроде «Я замерзла…». Коршун, поморщившись, пихнула ее в спину, заставив отстраниться от себя.

- Вот и хорошо. Стало быть, не нужно тебе рассказывать, для чего поводья нужны, - удовлетворенно кивнула эльфийка, закончив затягивать крепления на ногах Даэн, и размашистой пружинистой походкой направилась к Йэн и Меред. Аллэи буквально взлетела на химеру, захватив поводья ладонью, а затем приобняла Птицу, сидящую впереди, - Это чтоб ты не свалилась, стриженная, - ухмыльнулась женщина, когда Меред в очередной раз за вечер одеревенела. Даэн ощутила, как напряглась Атеа. Боги, когда все закончится – останусь в Гильдии хоть на пару дней и отдохну от женщин. В последнее время их слишком много.

Аллэи легко потянула за поводья, и Йэн поднялась, вытягивая мощные лапы. Даэн осторожно повторила ее движение – на удивление, зверь послушался с первого раза, и даже не оглянулся, чтоб посмотреть, кто его потревожил. Ногами и бедрами Коршун ощущала литые мышцы под гладкой шкурой, отчего было немного страшновато – она никогда не ездила без седла. С другой стороны, какое седло-то на химере? Эльфийка коротко вскрикнула, и Йэн тут же сорвалась с места, пускаясь мягкой рысью вниз по тропе. Вторая химера не стала ждать, пока Даэн соберется с мыслями – зверь мгновенно поспешил за сестрой, не отставая ни на шаг. Казалось, ему даже поводья не нужны – сам пойдет куда надо.

Острый холодный ветер трепал волосы Атеа, и Даэн то и дело отплевывалась, кривясь и свободной рукой убирая золотые локоны Птицы подальше от своего лица. Та была странно тиха, напряжена, словно натянутая тетива, и даже не пыталась заговорить с Даэн или как-то обратить ее внимание на себя. Не раз и не два Коршун видела, как Лебедь едва заметно выворачивает голову в сторону Йэн. Ревнует, что ли? И кого к кому? Рассуждать об этом совершенно не хотелось – сами разберутся, не маленькие уже.

Когда они наконец спустились в долину, зимние звезды уже сдвинулись, сменивши узор на небе. У самой горной гряды, куда они направлялись, над горизонтом тускло мерцало Око – созвездие Бога, как рассказывала наставница Лаунэ. Даэн хорошо помнила эту женщину, не похожую ни на одну Птицу Келерии. У Лаунэ были круглые щеки, ласковые морщинки в уголках глаз и невероятно добрые руки, постоянно лечащие непутевых Птенцов. Когда будущие Птицы, разукрашенные синяками и ссадинами, с вывихами и растяжениями ползли в башню Лаунэ, та всегда угощала их сладким сахаром, расплавленным на плоском железном круге, тайком от других наставниц поила клюквенным соком и рассказывала им про звезды. Око – созвездие всех Богов, говорила она. Восемь звезд в нем – драгоценные камни на ободе громадного зеркала, через которое любой из ныне живущих богов может взглянуть на мир людей да посмотреть, кто чист и светел душой, а кто живет неправедно. Наставница всегда учила их – должно жить со светом в сердце, и тогда за все добрые дела воздастся.

Глаза у Лаунэ тоже были звездными, когда она завещала это маленьким Птенцам. Многие из них плакали на руках доброй Лаунэ – кто от физической боли, кто от страха, кто – познав предательство, ложь, черствость. Всех она утешала, всех брала на руки и тихонько качала, пока слезы не иссякали, а на душе не становилось пусто и тихо. Белые широкие рукава Лаунэ укрывали от беды, и Даэн сама хорошо помнила, как выла волком, захлебываясь, вцепившись в теплые плечи, укрытые белой мягкой тканью, а наставница гладила ее по голове и тихонько приговаривала: «Ну-ну. Поплачь, девочка. Поплачь – когда еще доведется. Плачь, пока можешь». А потом становилось легко и хорошо, потом Лаунэ угощала ее жженным сахаром, переплетала ей косу и, по-матерински улыбаясь, украдкой совала ей в карман сладких угощений.

Воспоминания отозвались теплом на донышке сердца. Даэн зажмурилась, подставляя лицо ветру и улыбаясь: это было так давно… А доброе и светлое все равно так и осталось там, где ему должно.

Многое изменилось с тех пор. Лаунэ умерла лет двадцать назад, и вся Гильдия провожала ее к небу, заплетая в дым погребального костра всю любовь к этой маленькой солнечной женщине. Ее и впрямь любили все. После ее смерти Даэн не проронила ни слезинки, никогда, и ей казалось, что с тех пор исполнилось предсказание Лаунэ: больше она не могла плакать. Вместе с этим росла тяжесть в груди, и каждое утро Птица просыпалась усталая, и усталой шла ко сну. Все изменилось лишь недавно, несколько дней назад, когда тихое «Здравствуй» сорвалось с губ темноволосой ведьмы. Даэн казалось, что теперь она снова вспомнила, зачем ей жить.

Мысли вертелись в голове, образы сменялись, один за другим накрывая ее туманным одеялом, и женщина не заметила, как звезды опустились еще ниже, и Око наполовину скрылось за горизонтом. Химеры плавными тенями скользили над землей, едва задевая пружинистыми лапами снег, и за ними шлейфом стелилась снежная пелена. Звери петляли по лишь им ведомой тропе, и над головой Даэн высились громадные скалы с острыми бивнями, вспарывающими воздух. Иногда женщина видела на каменистых выступах горящие уголья глаз, провожающих их тени молчаливым взглядом – химеры следили за ними. И на душе у Даэн было спокойно. Безмолвие этого места глубоко проникло в ее сердце, ласковыми кольцами обняв его, прорастая внутри него…

Еще спустя час они остановились на короткий привал, чтоб дать химерам маленькую передышку да размять ноги. Ощущать землю было непривычно, и Даэн с мрачной усмешкой подумала, что утром она точно будет ходить, словно заправская наездница. Радости это не вызывало – но и особого огорчения тоже. Атеа, кое-как распустив крепления на ногах, сползла с крутого бока химеры, растянувшейся на снегу, и направилась нетвердой походкой прямиком к Меред. Аллэи неспешно прохаживалась по полянке, медленно вскидывая ноги и разгоняя кровь по венам. А Даэн, прикрыв глаза, полной грудью дышала, взахлеб, ловя губами стылый ледяной воздух. На ресницы опустилась снежинка, и Коршун сморгнула, подняв взор к ночному небу. Ни звезды, ни тоненькая полосочка месяца не прятались за рваными облаками – но с неба осыпался… свет? Даэн удивленно тряхнула головой: все было как прежде. Та же долина, тот же холодный, странный пейзаж, то же небо – но Птица могла поклясться самой Хартанэ: за секунду до того она видела, как крохотные пылинки, сотканные из света, опускаются вниз и устилают весь мир. Ярис? Но ведь Ярис - зло, стало быть, не она… Что же это?

Рядом послышались тяжелые шаги. Даэн повернула голову в сторону звука, рассеяно глядя на Аллэи. Эльфийка подошла к ней и стала рядом, заложив руки за спину и покачиваясь с пяток на носки.

- А славная эта девочка, стриженная, - она тонко улыбнулась, сощурив уцелевший глаз, - Диковатая немного, да больно стеснительная – но славная. Назвала ее стриженной, а она тихо так и говорит: «Мое имя – Меред. Я же не зову тебя одноглазой, Аллэи, уж прости за дерзость…», - эльфийка хохотнула, отбрасывая пепельную челку со лба, - Может за себя постоять.

- Может, - кивнула Даэн, скосив глаза на Аллэи, - Только ты, Аллэи, не слишком-то вольничай. Ей это не по нраву.

- Зато она мне по нраву, - это звучало настолько хищно, что у Коршуна мороз по коже пробежался, - А от того, что мне по нраву, я не отступаю.