Музыкальный Дом (СИ)

— Ты имеешь в виду совесть, — задумчиво произнесла она, прикусив губу.

— Которую никто не любит: совесть умеет лишь мучить. Он увидит, на что ты способна.

— Я хочу быть другом Уилла и в то же время понимаю, что ничем хорошим это не кончится, потому что я также хочу узнать, как работает его дар. Не говоря уже о романтических отношениях. Сейчас ему нужен профессионал своего дела, а не любопытствующий дилетант-психиатр.

— Лучшее в мире было сделано дилетантами, Алана.

— Ты намного компетентнее, чем я. Это тебе стоило вести практику в клинике.

— Меня бы уволили за нетрадиционные способы лечения, и они бы не позволили перенести мою библиотеку в тот крошечный кабинет.

Алана усмехнулась.

— Нет, не позволили бы. Для этого пришлось бы достраивать целый этаж.

Теперь Уилл знал, почему, когда он еще лечился в клинике, она его поцеловала, а затем, извинившись, стремительно вышла из палаты. В ее буре эмоций он уловил лишь всплеск похоти, сожаления и мысли о «неправильном». Ганнибал подошел к ним обоим и положил руку поверх ее. Стоя там же, где и Алана, Уилл тоже почувствовал тепло его ладони.

— Ты хочешь помочь, но не знаешь, как. Но что если способ есть? И что если для этого потребуется своеобразная жертва?

— Уилл не какой-то ацтекский бог, для благополучия которого нужно заколоть барашка.

— Отказ от внутренних убеждений — тоже жертва, и, переступив границу, уже невозможно вернуться обратно.

— О каких убеждениях речь? — она напряглась, ее рука все еще была под защитой сухих, горячих, узловатых пальцев.

— Моральных. Этических. Нравственных, — Лектер склонил голову, на его лице ничего нельзя было прочесть, однако Уиллу показалось, что он говорит искренне. — Иногда во благо людей, которые нам небезразличны, нужно совершить большую жестокость. Она требует не только безжалостности, но и большой любви. Так мать однажды оставляет своего птенца, чтобы он научился заботиться о себе. Так медведица убьет возможного партнера, чтобы защитить своих медвежат.

Так мать убьет собственное дитя в ванне, чтобы предотвратить страдания в будущем, — мысленно продолжил Уилл.

— Мы не животные, Ганнибал. Нам не нужно убивать, чтобы выжить.

Ее ответ разочаровал доктора, который надеялся на что-то большее, чем холодные доводы рассудка. Она не понимала.

Во времена, когда Ганнибал преподавал, эта девочка-отличница училась хорошо и сдавала все вовремя. Умные, начитанные эссе, ссылки на именитых ученых, но ужасно скучные, банальные интерпретации. На фоне истериков, депрессирующих или считающих себя непонятыми студентов, которые так и норовили удариться то в одну крайность, то другую, ее работы звучали непривычно разумно. В ней был потенциал, единственное, что ее останавливало от саморазвития, по его мнению, — это отсутствие опыта и желания рисковать. Во всех сильных чувствах она была лишь теоретиком: Алана брала поверхностно, рассуждая о страстях, сводящих людей с ума, словно принцесса, прожившая всю жизнь в замке и видевшая мир через узкую бойницу.

Ее близких никто не убил на ее глазах, ей не пришлось сражаться за жизнь, она не засыпала, зная, что завтра может и не наступить, она не знала, что такое настоящее горе, чтобы ценить близких, как они того стоили. Ее сердце не разбивали, потому что все это время оно было за стеклом.

Уилл не был уверен, что тоже знает, каково пережить все это, но никакие принципы не смогли бы его остановить, если бы Алана попала в беду. И уж тем более он не стал бы обсуждать этическую правильность своих методов на кухне у друзей.

— Разве? — спокойно спросил Ганнибал, отстраняясь. — Хотя ты права. Во мне сейчас говорит философ, а не психиатр. Как насчет того, чтобы перенести нашу беседу за стол? Будь добра, отнеси это в столовую.

Алана кивнула и вышла, не задавая вопросов, а Лектер, смотря ей в спину, вполголоса произнес:

— Рейс до Рочестера вылетает через два часа. Можешь взять мою машину.

Уилл от удивления открыл рот. Так он видел его все это время?

— Что случится с Эбигейл?

— С ней — ничего. А вот кое с кем случится она.

То ли зверь не читал газет, то ли он предпочитал охотиться на более доступные жертвы, но ночь прошла спокойно. Относительно, потому что Эбигейл просто физически не могла уснуть и оказалась в три утра на барном стуле возле окна, попивая кофе.

Она пыталась лечь спать, но запах затхлости, чуть влажные простыни и навязчивые мысли, без спроса лезущие в голову, прогнали сон. На улице за домом приглядывали полицейские в штатской машине, и Эбигейл было не так обидно проводить ночь на ногах, когда она знала, что не одна.

Лучше бы, конечно, здесь был Уилл. Если они переедут сюда, здесь вполне хватит места для них обоих. После того, как выяснилось, что ее отец использовал девушек для подушек, рукояток ножей и других мелочей, ФБР все забрали, приурочив к делу о Миннесотском Сорокопуте. Оно и к лучшему. Они с Уиллом купят все новое, начав жизнь с чистого листа. Не все же оглядываться в прошлое? Сколько можно уже?

Она устало потерла виски. Конечно, ей не сбежать ни от воспоминаний, ни от запаха дерева, который был с ней все детство. Раньше Эбигейл думала, что со смертью отца все будет кончено, и долгое время так и было. Словно она играла в игру «притворись, что все стало хорошо», и взрослые верили. Верили, что она адаптировалась к новой жизни, к тому, что о ней шепчутся по углам, и к тому, что незнакомые люди первым делом спрашивали ее: «ты правда ела людей?»

Мама рассказывала, что, когда они только начали встречаться, папа часто менял работы, надолго нигде не засиживаясь, а мама работала в баре официанткой. Затем она забеременела, и внезапно Гарри решительно настоял на родах и даже сделал ей предложение.

Он полностью изменился: усердно работая, купил дом, две машины, построил эту хижину и начал откладывать своей любимой Эби на колледж. Благодаря ему она появилась на свет и стала тем, кто она есть.

Когда Эбигейл брала в руки нож, чтобы освежевать тушу убитого оленя, его глаза зажигались странным, безумным огнем. Он что-то видел в ней, возможно, себя, свое продолжение. Он говорил, что она будет гораздо сильнее, умнее и опаснее, чем сам Гарри, и восхищался этой фантазией, как самой дорогой сердцу мечтой.

Кому она могла это объяснить? Соседкам по общаге? Которые фотографировались в туалете, обсуждали, кто кому изменил на потоке, и считали самой серьезной проблемой, что зачет перенесли на два дня раньше, а новые методички все еще в типографии? Эбигейл надеялась, что ошибается. Что каждый, выпади ему похожая судьба, как у нее, смог бы ее понять. Потом она вспоминала лицо Кроуфорда в ту ночь, когда он приехал в ее дом с другими агентами, полное скрытого презрения и подозрительности, и понимала, что нет. Не поймут.

Не поймут, что отец знал о ее жизни все: с кем она учится, куда ходит, какой мальчик ей нравится, успеваемость в школе, мечты и цели. Что он поддерживал ее во всем, в любых начинаниях, проектах, желаниях, лишь бы под его контролем. Она считала, что это — высшее проявление любви, и насмехалась над другими девочками, раз их отцы не ведут себя, как курица-наседка.

Только когда она сказала, что не хочет учиться здесь, в Миннесоте, а уехать, она поняла глубину пропасти, в которую ее посадили. У нее не оказалось близких друзей. У нее так и не появилось парня, потому что отец исподволь внушал ей, что они хотят ею воспользоваться. Ее недоверие разрушало легкость флирта, и что Джей, что Ральф Гриффин из параллельного класса быстро стали называть ее чокнутой. А когда она попыталась рассказать маме, то услышала в ответ: «будь благодарна, он ведь так много ради нас сделал».

Для нее до самого конца отец оставался основой основ ее мироздания, уйти от него, рассказать о том, что он делал, предать его было немыслимо. Она была у всех под носом и одновременно абсолютно одна.

Сочувствуя ее положению, доктор Блум как могла поддерживала ее во время реабилитации и позже, когда у них начались частные сессии во время учебы в университете, но этого было недостаточно. Алана также долгое время выступала буфером между ней и Кроуфордом, когда тот еще подозревал Эбигейл в соучастии: ее бы посадили следом, если бы не Подражатель. Какой-то человек растерзал нескольких девушек и выставил их тела напоказ. Только благодаря этому Эбигейл позволили сдать психологические тесты в академию ФБР, и то она прошла отбор просто потому, что уже знала их наизусть. Знала, какие ответы «правильные».