Морок (СИ)

Оценочный умозрительный канал сознания выдал чёткий безаппеляционный ответ: ЭТОГО быть не может, потому что не может быть НИКОГДА. Его армейский побратим Валька погиб в январе 95-го и всё, что здесь происходит, лишь игра его воображения. Проекция застарелой боли, печали… Это кокон. Бездушная скорлупа мнимой плоти. Морок, одним словом. А он ведётся… Вадим, действительно, несмотря на прагматичность анализа, проникся суеверным ужасом. За выстрелом открылся вид. Сейчас место, где стоял кокон, пустовало. Косуля, если была настоящей, исчезла и того раньше. Дубы шелестели как обычно, накренивши сломанные ветки вниз. И рядом никого не было. Никого. Но что там… не так. ЧТО-ТО притягивало посмотреть…

Зорин нерешительной походкой двинулся туда, куда идти страшно не хотелось и одновременно болезненно тянуло посмотреть… «Не верить. Ничему не верить!» — Губы шептали слова словно мантру, а между тем крыса-паника подобралась к сердцу. Достаточно для того, чтобы почувствовать страх… «Не бояться! — Твердил себе Зорин. — Не бояться! — Приказывал себе. — Даже если увидишь… Это кокон. Запомни! Это фикция, мираж. Причём на голом месте мираж… Всё! Вдохнул-выдохнул!»

Последнее самоприказание он исполнил медленно с оттяжкой, вдохнув как можно глубже через нос и шумно выдохнув через рот. Внушил, что полегчало. Шагнул. Чтоб окончательно оказаться… на месте. Глаза, приготовившиеся увидеть нечто, неожиданно не обнаружили ничего. Мало того, следов пребывания животного, будь оно на самом деле, Вадим тоже не увидел, из чего тут же сделал вывод, что и косуля и Бравин родились из его потайного чемоданчика. Причём одно воображение сменило другое, почему бы такому не быть? Особенно если учесть, что здесь бывает всё. «Опять обманку словил!» — С небывалым облегчением подумал Вадим, и сразу же понял в чём суть облегчения. Ему не хотелось видеть, наблюдать Вальку, это было бы слишком. Это было ни к чему. И даже незадавшаяся охота стала отодвинувшимся пустяком. Незначащим. Относительно того, если б он близко увидел…

Удар пришёлся неожиданно и в яблочко. Глаза ещё не верили, опаздывали… но тело, как губка пропустило в себя ток ужас. Небольшой овражек, ямка или же приямок сразу за широким стволом дуба… шевелился. Конечно же, не сам по себе. В куче сухих веток и выжженных истлевших листьев агонизировал раненый в живот боец… Как и тогда, жилет-разгрузка был изгрызан пулей. Как и тогда пальцы умирающего царапали больное место, а сквозь них выпирала тёмная густая кровь. Зорин не шевелился. Сжавшийся в ступоре низ живота подал страх выше. К горлу… Не хватало слюны, чтобы сглотнуть. Не хватало лёгким силы выдохнуть воздух. А глаза… Забыли, что такое моргать. Вадим болезненно таращился на свой СТРАХ. Лица Вальки не было видно, он страдальчески елозил затылком, взрыхливая дно оврага, а его подбородок… Вернее, не подбородок, губы. Их Вадим видел хорошо: губы кривились в бесконечной боли. Головной убор солдата сполз на лицо и закрывал черты лица, но Зорин твердо верил: это Валёк. Вал… Как и тогда, как и в 95-м, шок Вадима отпустил, но превратился в лихорадочное беспокойное дерганье. Ступни оторвались, плечи заходили, руки… Суетливо и бесполезно потянулись к пострадавшему другу. Вадим отбросил сковавшее его ружьё и кошкой подобрался к распластанному товарищу.

— Ща, Валёк, ща… Ты потерпи, я помогу. Ща…

Как и тогда он успокаивал. Странно, помрачнённое мороком сознание все ж оценивало картину верно: то не друг его, нет… Но поддавшись нахлынувшим эмоциям, Вадим пошёл на поводу, возможно… Не возможно а, даже желая переиграть в азарте свершившийся когда-то факт. Что-то щемящее надсадное заколотилось в душе, захотелось совершить невозможное. В тех рамках, что дозволено совершаться здесь, в НЕВОЗМОЖНОМ. Руки, наконец, дотронулись, до бьющегося в конвульсии, тела. И тут наваждение схлынуло. Тело не было ни тёплым, ни холодным. Сама кожа объекта была ничем. Складки одежды не выражались. Объект попросту не трогался. Не осязался, как должно тому. Руки, по ощущениям, гладили плотно сбитый сгусток воздуха. Вадим вспомнил, как в своём портале, он попытался пройти, минуя дверь и… Можно сказать, ударился о такой вот сгусток. Как о стену.

— Боже… — Неожиданно для себя прошептал Вадим. Он одёрнул руку и тщательно вытер её о штанину. Сделал это машинально, не думая.

«Тело» вдруг перестало биться, что-то изменилось. Вадим перенёс взгляд выше и наткнулся на Валькины глаза. Тот смотрел не мигая. Прямо, ясно и даже, наверно, приветливо.

— Ва-а-дич… — Губы Бравина искривились. Вадим не был уверен, что говорят именно его губы. Скорей всего это в голове. У него самого…

— У-мирать, не… Страшно. Вот, толь-ко… Больно…

Губы по-прежнему шевелились, но Вадим твердо вознамерился покончить с коконом. Как Люся недавно. Достаточно прогнать. Громко. Эмоционально. И в раз.

Он втянул гневно воздух, но выпалить заготовленную тираду не смог. Мешало необъяснимое чувство. Странно… Ступор миновал. Страх рассосался. Паника исчезла. Но осталось ожидание… Любопытствующее пассивное ожидание концовки. Концептуально врачи-психологи выработали по случаю термин и внесли в реестр определение. «Синдром неотвратимой участи», где яркими примерами становились самоубийцы, ждущие надвигающийся поезд или тот же классический кролик перед удавом. Другими словами: подавляющая власть рока. Неизбежности… В любом из примеров, ожидаемый отдавался под власть неминуемости и полностью предавал себя фатальному концу. Исключая и мысли о сопротивлении. Сейчас конкретный случай не представлял для Зорина опасности, и сопротивления было в теле, будь здоров, тем не менее… Хотелось тупо и пассивно дождаться занавеса, не вмешиваясь в саму режиссуру. Были причины тому? Наверное, да. Не каждый день встречаешь свои откровения во плоти. Пусть игра, морок, сумасшествие. Но это его сумасшествие. По праву, его…

Вадим заметил, как по лицу умирающего друга прокатилась дрожь, а слева на губе раздулся кровавый пузырь. Пустое…Теперь, когда рука убедилась в абсолютной нереальности Бравина, эмоции отхлынули далеко за сердце. Горечь утраты, сопереживание и бессилие помочь — ушли туда, где и хранились в памяти всегда. В прошлое. В промозглый дождём январь. А здесь…

— Ну и ну-у…

Вадим вздрогнул. Сработал рефлекс на неожиданность. Уж больно тихо Олег подошёл со спины. Головной встал подле него и уставился в его, Вадима, «груз». Брови его хмуро сдвинулись к переносице.

— Кто это, Николаич?

Вадим хотел было ответить шуткой, тем более, что появление Олега сняло частично напряжение. Однако, он покряхтел и ответил просто:

— Из моего дневника. Друг мой убитый. Воевали вместе…

Он хотел добавить ещё, дать более ёмкое объяснение, но запнулся. Олег не поп, а он не на исповеди. Плакаться в жилетку, так лучше в свою… И так многое увидели.

Зорин вздохнул, поднял голову вверх, покрутил шеей. Вздохнул ещё раз и повернулся к Олегу с тем, чтобы сказать ему «баста», поглазели и будя. Олег на полсекунды опередил его.

— Гляди! Разрушается. — Головной вытянул палец.

Вадим поглядел туда и замер вновь, зачарованный зрелищем. От Бравина оставались фрагменты: части рук, ног… Деформированные и скрюченные. Но перед этим тело объекта небывало вытянулось в длину, сплющилось листом и начало плавиться как на огне. Сворачиваясь и съёживаясь уголками листа. Потом огонь якобы погас, не доделав работу, и искривлённый остов начал рассыпаться. Оставляя те самые фрагменты. Недоразрушенные кусочки кокона стали уменьшаться в пропорциях, просто уменьшаться… Пока не сократились до размеров камней, а потом и вовсе исчезли. Звукового сопровождения в процессе распада почему-то не было.

— Вот и всё. — Сказал удрученно Олег.

Зорин окинул напарника взглядом. Что-то Вадиму определённо не нравилось. Тон ли Головного, его пришибленность… Впрочем, чего ещё ждать? Сам-то он хорошо ли выглядит?

— Пошли! — Коротко и лаконично распорядился Вадим, взваливая ружьё за плечо. — С охотой у нас кекс, зато зрелищем наелись.